THE BREZHNEV ERA IN ANTHROPOLOGICAL RETROSPECTIVE

one such specific feature was the proliferation of civic initiatives, including the “pathfinder” movement (sledopyty), local history and “local studies” (kraevedenie), the veterans’ movements and so on. While subject to a significant level of state control, they also gave at least limited autonomy to rank-and-file members. in the case of the “pathfinders”, local activists received delegated authority for the shaping of memories of the War from the state, but, as ekaterina melnikova shows, over time, their contribution to the memory project moved a significant distance from the norms posited in government instructions. the activisation of grassroots movements was combined at this period with increasing interest in the principles of market economics, despite their dissonance with the prevailing ideals of soviet culture as radically distinctive from that of “capitalist countries” (kapstrany). As sergei Alymov’s article shows, this hiatus calls into question the conventional understanding of marketisation in the early 1990s as a profound departure from late soviet ideology and practice. if Alymov’s article is concerned with conflicts within official ideology, and melnikova’s with the adjustment of top-down instructions in civic organisations, Alfrid Bustanov’s discussion highlights the efforts of individual community groups and subcultures to accommodate official ideology, showing how translators and interpreters of the koran tried to prove that the moral guidance in the text was not anti-Communist and to demonstrate that islam was compatible with the findings of “progressive science”. the unifying motif of all the articles is their focus on the perception by different strata of soviet society of their place in the political and social culture of their time and their analysis of views of official politics and ideology at a broad social level. k e y w o r d s: Brezhnev era, grassroots movements, ideology, market economics, religious communities, soviet society, state control. t o c i t e: Baiburin A., kelly C., ‘epokha Brezhneva v antropologicheskoy retrospektive’ [the Brezhnev era in Anthropological Retrospective], Antropologicheskij forum, 2018, no. 37, pp. 11–19. d o i: 10.31250/1815-8870-2018-14-37-11-19 U R L: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/037/baiburin_kelly.pdf 11 П Е Р И О Д З А С Т О Я? Альберт Кашфуллович Байбурин Европейский университет в Санкт-Петербурге / Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, Санкт-Петербург, Россия abaiburin@yandex.ru Катриона Келли (Catriona Kelly) Оксфордский университет, Оксфорд, Великобритания catriona.kelly@new.ox.ac.uk Альберт Байбурин, Катриона Келли Эпоха Брежнева в антропологической ретроспективе На фоне взрывных преобразований хрущевского времени период правления Л.И. Брежнева производил стойкое впечатление стагнации, и неслучайно так кстати пришлось определение «застой» со всеми присущими ему негативными ассоциациями. Такое определение, казалось бы, вполне адекватно отражало характер этого времени. Однако, по словам Г. Кертмана, уже «в первые постперестроечные годы статус эпохи “развитого социализма” в российском массовом сознании претерпевал <...> радикальные и стремительные изменения: “проклятое прошлое” на глазах превращалось в “доброе старое время”. Причины этой эволюции очевидны и общеизвестны: обвальное снижение жизненного уровня населения, экономическая и политическая нестабильность, нормативная неопределенность, лавинообразный поток институциональных инноваций , безответственность элит, социальный инфантилизм граждан, неуклюжий радикализм властей» [Кертман 2007: 5]. Контрастность оценок брежневского времени в последующие годы получала новые оттенки, детализировалась, но принципиально не менялась. Для исследователей брежневской эпохи (историков, социологов, экономистов) в большей степени характерно критическое Статья предваряет подборку материалов конференции, которая прошла в Европейском университете в СанктПетербурге в 2016 г. и называлась «Период застоя? Эпоха Брежнева 35 лет спустя». Описания особенностей этого времени постоянно эволюционировали в каждой из представленных на конференции областей знания (история культуры и литературы, социология, киноведение, антропология). «Застой» оказался весьма динамичным явлением, насыщенным различными, порой противоречивыми процессами. Антропологи обратились к изучению этого своеобразного периода позже историков, социологов и политологов. Между тем антропологические исследования позволяют выявить многие черты своеобразия культуры этого времени, о чем свидетельствуют статьи этой подборки. Ключевые слова: эпоха Брежнева, низовые движения, рыночная экономика, религиозные сообщества, советское общество, государственные установления. 12 А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ 2018 No 37 отношение к однозначным определениям. Естественно, результаты во многом зависят от применяемой оптики. Общий план мог вызывать однозначные определения (вроде «упадка» или «стабильности»), но при детальной фокусировке картина получалась более сложная. «Застой» оказался наполненным многими процессами, некоторые из которых если и возникли раньше, то проявили себя в полной мере именно в данный период. Достаточно вспомнить расцвет в это время различных форм инакомыслия: расширение диссидентского движения, «второй культуры» (андеграунда), появление «самиздата», усиление «разномыслия» в социальных науках и т.д. Исследования, развернувшиеся в 2000-е гг. (когда появилась минимально необходимая дистанция), привели к тому, что стало уже привычным определять это время как эпоху, сотканную из про тиворечий, время, в котором движение причудливым образом сочетается со статикой, а достижения — с упадком [Hanson 2006]. Конференция, которая прошла в 2016 г. в Европейском университете в Санкт-Петербурге, называлась «Период застоя? Эпоха Брежнева 35 лет спустя». Пожалуй, особую смысловую нагрузку в этом названии несет вопросительный знак, поскольку он относится не только к «застою», но и ко всем устоявшимся стереотипам в отношении этого времени. В конференции принимали участие антропологи, социологи, историки культуры и литературы, киноведы. Обсуждались особенности официальной политики этой эпохи, изменения советской идентичности, вопросы повседневного быта, отношение к культурному наследию и исторической памяти, экспликации различных реалий времени в литературе и кино и др. Заинтересованные дискуссии, касавшиеся этого круга сюжетов, позволили не только выявить недостаточно исследованные прежде реалии брежневской поры, но и, что не менее важно, сформулировать новые вопросы. В нашей небольшой подборке публикуются статьи, которые имеют преимущественно антропологическую направленность. Такие исследования представлены в научном поле в гораздо меньшей степени, чем работы историков, политологов или социологов. Между тем именно антропологические исследования, сфокусированные на особенностях культурных 1 См., например: [Rosenfeld, Norton 1995; Алексеева 2001; Савицкий 2002; Даниэль 2005; Фирсов 2008; 2012] и др. 2 «Период застоя? Эпоха Брежнева 35 лет спустя», Европейский университет в Санкт-Петербурге, 23–24 сентября 2016 г. . Другие материалы конференции (статьи Константина Богданова, Катрионы Келли, Жанны Корминой и Кристин Эванс) публикуются в журнале «Новое литературное обозрение». 13 П Е Р И О Д З А С Т О Я? Ал ьб ер т Ба йб ур ин , К ат ри он а Ке лл и. Э по ха Б ре ж не ва в а нт ро по ло ги че ск ой р ет ро сп ек ти ве процессов позднесоветского времени, могут существенно уточнить если не всю картину той эпохи, то значимые ее фрагменты. Характерным для брежневского времени является пробуждение и распространение низовых инициатив (разумеется, тех, которые оказывались в русле «генеральной линии»). В частности, возникают такие интересные явления, как поисковое движение следопытов, которому посвящена статья Екатерины Мельниковой. Это движение обычно рассматривается в общем контексте так называемого патриотического воспитания молодежи, как один из результатов политического управления. Память о войне должна была стать важнейшей скрепой общества. Эта политика развивалась в двух версиях — «героизирующей» (с ключевой ролью государства) и «романтизирующей» (представляющей главным образом взгляды самих участников движения). Автор ставит своей целью показать, что отношения между государственными институциями и следопытами вовсе не сводились к отношениям между властью и исполнителями. Такой взгляд на характер следопытского движения актуализирует проблематику низовых инициатив, возникших раньше, но получивших государственную поддержку в 1960–1970-е гг. К их числу относятся не только поисковое движение, но и краеведение, охрана памятников, ветеранское движение и др. Все они находились в непростых отношениях с государственными структурами. Их развитие вряд ли можно интерпретировать как результат целенаправленных действий «сверху» или «снизу». Вероятно, они стали возможными именно в такой сцепке, что указывает на возникновение особой стилистики отношений между двумя основными акторами («государством» и «населением») и, соответственно, особой атмосферы брежневского времени. Автор приходит к заключению, что «[и]стория следопытского движения, как и многих других форм социальной мобилизации брежневского периода, была связана с целым рядом противоречий. Общесоюзные кампании по увековечиванию памяти о войне делали ставку на гражданские инициативы, делегируя коммеморативные функции местным активистам, а не создавая государственные институты памяти, подобные тем, что существовали в Европе и США <...> Следопыты становились не только vox populi, но еще и manus populi — руками народа, создающего собственную память о прошлом, приобретающую, таким образом, легитимность и способную стать 1 См., например: [Богданов 2001; Бойм 2002; Хархордин 2002; Утехин 2004; Kelly 2007; Юрчак 2014; Абашин 2015; Майофис и др. 2015; Иванова 2018] и др. 14 А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОР