Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-143-150
Наталья Валерьевна Чикина
Анализируются автобиографические повести вепсских прозаиков В. Пулькина и А. Петухова как ценные источники историко-этнографического материала. Теоретическую основу исследования составили труды И. Ю. Винокуровой, Н. А. Криничной, И. А. Спиридоновой. Актуальность темы обусловлена необходимостью введения в научный оборот новых источников о жизни вепсов. Методология исследования опирается на системный подход, в основу которого положены сравнительно-исторический, структурно-семиотический и метод целостного анализа текста. В ходе работы были поставлены следующие задачи: выявить и охарактеризовать основных мифологических персонажей вепсской прозы; описать этнографические элементы (архитектура, быт, обряды); определить уровень репрезентативности имеющегося литературного материала. Одной из проблем в настоящее время остается интеграция повествовательных форм, трансформация данных из них для использования в различных отраслях наук. Вепсская литература становилась предметом исследования Н. Г. Зайцевой, А. И. Мишина, З. И. Строгальщиковой, но этнографические элементы, мифологические персонажи, являющиеся составляющей частью культуры малого народа, оказались на периферии теоретического осмысления. Научная новизна заключается во введении этнографических мотивов в аналитический контекст национального литературоведения. В ходе анализа произведений вепсов выявлены и охарактеризованы мифологические персонажи Мец Ижанд (леший), Коди Ижанд (домовой), Ичхейне (своя душа), Ведхийне (водяной). Кратко описаны представленные в повестях этнографические элементы вепсской культуры: убранство дома, обряды и верования. Исследователь пришла к выводу, что вепсская проза строится на основе принципов документальности, историзма, автобиографизма и коммеморативности. Этнографические элементы, мифологические персонажи, встречающиеся в повестях В. Пулькина и А. Петухова, обладают достоверностью, подтверждаемой научными исследованиями, обнаруженными в исторических, географических и других источниках. Художественные произведения могут служить материалом для других наук, но с учетом элементов вымысла. The article analyzes the autobiographical short novels of Veps prose by V. Pulkin and A. Petukhov as valuable sources of historical-ethnographic material. The theoretical basis for the study is formed by the works of I. Vinokurova, N. Krinichnaya and I. Spiridonova. The study is guided by the need to bring new sources about the life of the Veps people into the scientific discourse. The methodology is based on a systematic approach using the methods of comparative historical, structural semiotic, and holistic textual analysis. The tasks for the study were: Identification and characterization of the main mythological figures in the Veps prose, description of the ethnographic elements (architecture, life routines, rites), and evaluation of the representativeness of the literary material. One of the contemporary problems is the integration of narrative forms and the transformation of the dat
{"title":"ETHNOLOGICAL TROPES AND MYTHOLOGICAL FIGURES IN VEPS PROSE","authors":"Наталья Валерьевна Чикина","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-143-150","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-143-150","url":null,"abstract":"Анализируются автобиографические повести вепсских прозаиков В. Пулькина и А. Петухова как ценные источники историко-этнографического материала. Теоретическую основу исследования составили труды И. Ю. Винокуровой, Н. А. Криничной, И. А. Спиридоновой. Актуальность темы обусловлена необходимостью введения в научный оборот новых источников о жизни вепсов. Методология исследования опирается на системный подход, в основу которого положены сравнительно-исторический, структурно-семиотический и метод целостного анализа текста. В ходе работы были поставлены следующие задачи: выявить и охарактеризовать основных мифологических персонажей вепсской прозы; описать этнографические элементы (архитектура, быт, обряды); определить уровень репрезентативности имеющегося литературного материала. Одной из проблем в настоящее время остается интеграция повествовательных форм, трансформация данных из них для использования в различных отраслях наук. Вепсская литература становилась предметом исследования Н. Г. Зайцевой, А. И. Мишина, З. И. Строгальщиковой, но этнографические элементы, мифологические персонажи, являющиеся составляющей частью культуры малого народа, оказались на периферии теоретического осмысления. Научная новизна заключается во введении этнографических мотивов в аналитический контекст национального литературоведения. В ходе анализа произведений вепсов выявлены и охарактеризованы мифологические персонажи Мец Ижанд (леший), Коди Ижанд (домовой), Ичхейне (своя душа), Ведхийне (водяной). Кратко описаны представленные в повестях этнографические элементы вепсской культуры: убранство дома, обряды и верования. Исследователь пришла к выводу, что вепсская проза строится на основе принципов документальности, историзма, автобиографизма и коммеморативности. Этнографические элементы, мифологические персонажи, встречающиеся в повестях В. Пулькина и А. Петухова, обладают достоверностью, подтверждаемой научными исследованиями, обнаруженными в исторических, географических и других источниках. Художественные произведения могут служить материалом для других наук, но с учетом элементов вымысла.\u0000 The article analyzes the autobiographical short novels of Veps prose by V. Pulkin and A. Petukhov as valuable sources of historical-ethnographic material. The theoretical basis for the study is formed by the works of I. Vinokurova, N. Krinichnaya and I. Spiridonova. The study is guided by the need to bring new sources about the life of the Veps people into the scientific discourse. The methodology is based on a systematic approach using the methods of comparative historical, structural semiotic, and holistic textual analysis. The tasks for the study were: Identification and characterization of the main mythological figures in the Veps prose, description of the ethnographic elements (architecture, life routines, rites), and evaluation of the representativeness of the literary material. One of the contemporary problems is the integration of narrative forms and the transformation of the dat","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"43578893","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Социальная повестка дня сегодняшнего актуализирует необходимость сфокусированного внимания к процессам, сопровождающим феномен миграции на территорию Забайкальского края. Традиционно малая плотность населения региона вкупе с неблагоприятными социально-экономическими и климатическими условиями, создавшими дополнительный импульс к убыли коренного населения, способствовали возрастанию миграционных потоков из Центральной Азии. Изменяющееся количественное соотношение доли мигрантов в населении города предопределяет трансформацию социальных институтов под их потребности, а также создает посыл к исследованию явлений, возникших вследствие миграции. Социокультурная адаптация мигрантов подразумевает под собой не только формальное включение в культурный контекст принимающей стороны, но и психологическую перестройку под требования нового культурного пространства. Экзистенциальный опыт, переживаемый мигрантами в момент осознания неприменимости прежних ментальных установок к новой ситуации, сопряжен со значительным стрессогенным воздействием, которое рассматривается в настоящем исследовании через призму культурной травмы. При этом успешность ее преодоления во многом обусловлена такими факторами, как наличие «миграционного бэкграунда», возраст миграции, а также специфика опыта отношений с представителями принимающего сообщества. Today’s social agenda emphasizes the need to pay special attention to the processes accompanying migration to the Transbaikal region. In the past, the low population density of the region, combined with unfavorable socioeconomic and climatic conditions that gave additional impetus to the decline of the indigenous population, contributed to an increase in migration flows from Central Asia. The changing quantitative ratio of the share of migrants in the urban population determines the reshaping of social institutions to meet their needs, and also provides an opportunity to study phenomena that have arisen as a result of migration. The socio-cultural adaptation of migrants implies a formal insertion into the receiving party’s cultural context and a psychological restructuring to meet the demands of a new cultural space. The existential experience migrants undergo when they realize the inapplicability of their previous mental attitudes to a new situation is associated with a significant stressor, which in this study is viewed through the prism of cultural trauma. At the same time, success in coping with trauma depends largely on factors such as the presence of a “migration background”, the age of migration, and the specifics of experiences in relationships with representatives of the host society.
今天的社会议程更新了集中关注跨贝加尔湖边疆区移民现象所伴随的进程的必要性。传统上,该区域人口密度低,加上不利的社会经济和气候条件进一步推动了土著人口的减少,导致中亚的移民潮增加。移徙者在城市人口中所占比例不断变化,这意味着社会机构必须根据移徙者的需要进行改革,也意味着必须研究移徙现象。移民的社会文化适应不仅意味着正式融入接收国的文化环境,而且意味着根据新文化空间的要求进行心理调整。移徙者在意识到旧观念不适用于新的情况时所经历的生存经历带来了巨大的压力,本研究从文化创伤的角度探讨了这一点。同时,克服这一问题的成功在很大程度上取决于“移民背景”的存在、移民年龄以及与接收社区代表关系的特殊经验等因素。Today’s social agenda emphasizes the need to pay special attention to the processes accompanying migration to the Transbaikal region. In the past, the low population density of the region, combined with unfavorable socioeconomic and climatic conditions that gave additional impetus to the decline of the indigenous population, contributed to an increase in migration flows from Central Asia. The changing quantitative ratio of the share of migrants in the urban population determines the reshaping of social institutions to meet their needs, and also provides an opportunity to study phenomena that have arisen as a result of migration. The socio-cultural adaptation of migrants implies a formal insertion into the receiving party’s cultural context and a psychological restructuring to meet the demands of a new cultural space. The existential experience migrants undergo when they realize the inapplicability of their previous mental attitudes to a new situation is associated with a significant stressor, which in this study is viewed through the prism of cultural trauma. At the same time, success in coping with trauma depends largely on factors such as the presence of a “migration background”, the age of migration, and the specifics of experiences in relationships with representatives of the host society.
{"title":"PERSPECTIVES FOR THE CONSIDERATION OF CULTURAL TRAUMA IN THE LIGHT OF AN EXISTENTIAL APPROACH USING THE EXAMPLE OF THE ADAPTATION PROCESS OF MIGRANTS TO THE SOCIO-CULTURAL CONDITIONS OF A SMALL TOWN (USING THE EXAMPLE OF CHITA IN THE TRANSBAIKALIA REGION)","authors":"Дарья Александровна Ананьина, Наталья Сергеевна Кондакова, Анастасия Вадимовна Терентьева","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-95-102","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-95-102","url":null,"abstract":"Социальная повестка дня сегодняшнего актуализирует необходимость сфокусированного внимания к процессам, сопровождающим феномен миграции на территорию Забайкальского края. Традиционно малая плотность населения региона вкупе с неблагоприятными социально-экономическими и климатическими условиями, создавшими дополнительный импульс к убыли коренного населения, способствовали возрастанию миграционных потоков из Центральной Азии. Изменяющееся количественное соотношение доли мигрантов в населении города предопределяет трансформацию социальных институтов под их потребности, а также создает посыл к исследованию явлений, возникших вследствие миграции. Социокультурная адаптация мигрантов подразумевает под собой не только формальное включение в культурный контекст принимающей стороны, но и психологическую перестройку под требования нового культурного пространства. Экзистенциальный опыт, переживаемый мигрантами в момент осознания неприменимости прежних ментальных установок к новой ситуации, сопряжен со значительным стрессогенным воздействием, которое рассматривается в настоящем исследовании через призму культурной травмы. При этом успешность ее преодоления во многом обусловлена такими факторами, как наличие «миграционного бэкграунда», возраст миграции, а также специфика опыта отношений с представителями принимающего сообщества.\u0000 Today’s social agenda emphasizes the need to pay special attention to the processes accompanying migration to the Transbaikal region. In the past, the low population density of the region, combined with unfavorable socioeconomic and climatic conditions that gave additional impetus to the decline of the indigenous population, contributed to an increase in migration flows from Central Asia. The changing quantitative ratio of the share of migrants in the urban population determines the reshaping of social institutions to meet their needs, and also provides an opportunity to study phenomena that have arisen as a result of migration. The socio-cultural adaptation of migrants implies a formal insertion into the receiving party’s cultural context and a psychological restructuring to meet the demands of a new cultural space. The existential experience migrants undergo when they realize the inapplicability of their previous mental attitudes to a new situation is associated with a significant stressor, which in this study is viewed through the prism of cultural trauma. At the same time, success in coping with trauma depends largely on factors such as the presence of a “migration background”, the age of migration, and the specifics of experiences in relationships with representatives of the host society.","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"48148619","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-48-58
Елена Владимировна Лилявина, Валерия Михайловна Лемская, Денис Михайлович Токмашев
Проведен лингвистический и этнографический анализ терминов родства и терминов, встречающихся в обрядовой сфере у томских татар. Томские татары являются коренным населением Томского Приобья, сформировавшим этноязыковые группы до прихода русскоязычного населения. К томским татарам относятся калмаки, эуштинцы, чаты, последние две группы по языковому признаку объединяются в один говор – эуштинско-чатский. Численность томских татар в местах традиционного проживания составляет примерно три тысячи человек. Проанализированы задокументированные в ходе этнолингвистических экспедиций 2009–2019 гг. томско-татарские термины, объединенные в лексико-семантические группы с точки зрения этнографической классификации семейных обрядов (родильного, свадебного, похоронного) и описания генеалогии семьи (термины родства). В ходе полевой работы были зафиксированы этнические истории, установлены генеалогические схемы для выявления фамильного состава, определения родственных связей внутри группы и родственных связей между соседними деревнями (ответы респондентов по семейно-обрядовой терминологии были зафиксированы как на татарском, так и на русском языках). Исследуемая лексика в основном относится к эуштинско-чатскому говору (пометы о происхождении отсутствуют), при наличии данных калмакского говора приводятся данные об их происхождении. Кроме того, привлекаются диалектные данные из опубликованных статей А. П. Дульзона и Р. К. Уразмановой. При возможности установления состава словоформ приводится морфологическая разметка, дается буквальный перевод, а также приводятся лексические параллели с литературным татарским языком, представленные в открытых лексикографических источниках. Общим выводом является то, что в современной семейно-обрядовой терминологии томско-татарских говоров преобладают единицы, тождественные литературным эквивалентам, нередко в ином фонетическом оформлении согласно законам чередования тюркских фонем. Ряд единиц не находят параллелей с литературным татарским языком, кроме того, присутствует лексика с неясной этимологией. Большинство примеров терминов генеалогии являются прямыми переводами описательной терминологии с русского языка. This article deals with a linguistic and ethnographic analysis of the kinship and ritual terminology of the Tomsk Tatars. The Tomsk Tatars are the indigenous population of the Tomsk Ob region, which formed ethnolinguistic groups before the arrival of the Russian-speaking population. The Tomsk Tatars include Kalmaks, Eushtins, and Chats, the latter two groups being grouped in a subdialect – Eushta-Chat. The number of Tomsk Tatars in their traditional places of residence is about 3 thousand people. The article analyzes the data documented during the ethnolinguistic expeditions 2009–2019: Tomsk-Tatar terms divided into lexical-semantic groups in terms of ethnographic classification of family rites (maternity, marriage, burial) and description of family genealogy (terms of kinship). In the course of fieldwork, ethnic stories were
对托木斯克鞑靼人仪式领域的亲属关系和术语进行了语言和民族志分析。托木斯克鞑靼人是托木斯克普里奥比亚的土著居民,他们在讲俄语的人口到来之前形成了民族语言群体。托木斯克鞑靼人包括Kalmaki、Eushtin、Chat,最后两个群体在语言上合并为一个语言群体——Eushtin Chat。托木斯克鞑靼人在传统居住地的人数约为3000人。分析了2009-2019年民族语言考察期间记录的数据。托木斯克鞑靼语术语在家庭仪式(分娩、婚礼、葬礼)的民族志分类和家庭家谱描述(亲属关系术语)方面被归入词汇语义组。在实地工作过程中,记录了民族历史,建立了家谱方案,以确定家庭组成、群体内部的亲属关系以及邻近村庄之间的亲属关系(答卷人用鞑靼语和俄语回答了家庭仪式术语)。研究中的词汇主要与尤什蒂纳查特语有关(没有关于起源的说明),如果有卡尔马克斯语的数据,则提供其起源的数据。此外,还从发表的文章A中提取了方言数据。页:1杜利佐纳河附件Urazmanova。在可能的情况下,给出了形态标记,给出了字面翻译,并给出了与鞑靼文学语言的词汇相似之处,这些相似之处在公开的词汇来源中得到了展示。总的结论是,托木斯克鞑靼语的现代家庭仪式术语以与文学等价物相同的单位为主,通常按照突厥语音位交替的规律以不同的音位形式出现。一些单位没有发现与鞑靼文学语言相似的地方,也有词源模糊的词汇。大多数家谱术语的例子都是俄语描述术语的直接翻译。This article deals with a linguistic and ethnographic analysis of the kinship and ritual terminology of the Tomsk Tatars. The Tomsk Tatars are the indigenous population of the Tomsk Ob region, which formed ethnolinguistic groups before the arrival of the Russian-speaking population. The Tomsk Tatars include Kalmaks, Eushtins, and Chats, the latter two groups being grouped in a subdialect – Eushta-Chat. The number of Tomsk Tatars in their traditional places of residence is about 3 thousand people. The article analyzes the data documented during the ethnolinguistic expeditions 2009–2019: Tomsk-Tatar terms divided into lexical-semantic groups in terms of ethnographic classification of family rites (maternity, marriage, burial) and description of family genealogy (terms of kinship). In the course of fieldwork, ethnic stories were recorded, and genealogical schemes were created to identify the family composition and determine family ties within the group and family ties between neighboring villages (responses to family ritual terminology were recorded in both Tatar and Russian). The vocabulary studied refers mainly to the Eushta-Chat subdialect (if so, there is no indication of its origin); if data on the Kalmak subdialect is available, information on their origin is provided. In addition, dialect data from published articles by A. P. Dulzon and R. K. Urazmanova are also given. When it is possible to determine the composition of word forms, a morphological marker is given, a literal translation is also provided, and lexical parallels with the literary Tatar language are copied from open lexicographic sources. The general conclusion of the article is that in the modern kinship and ritual terminology of the Tomsk-Tatar subdialects, there prevail units identical to the literary equivalents, often in a different phonetic form according to the laws of alternation of Turkic phonemes. A number of units do not find parallels with the literary Tatar language, and there are also vocabularies with unclear etymology. Most examples of genealogical terms are direct translations of descriptive terminology from Russian.
{"title":"SOME LINGUISTIC AND ETHNOGRAPHIC ASPECTS OF THE TOMSK-TATAR KINSHIP AND RITUAL TERMINOLOGY","authors":"Елена Владимировна Лилявина, Валерия Михайловна Лемская, Денис Михайлович Токмашев","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-48-58","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-48-58","url":null,"abstract":"Проведен лингвистический и этнографический анализ терминов родства и терминов, встречающихся в обрядовой сфере у томских татар. Томские татары являются коренным населением Томского Приобья, сформировавшим этноязыковые группы до прихода русскоязычного населения. К томским татарам относятся калмаки, эуштинцы, чаты, последние две группы по языковому признаку объединяются в один говор – эуштинско-чатский. Численность томских татар в местах традиционного проживания составляет примерно три тысячи человек. Проанализированы задокументированные в ходе этнолингвистических экспедиций 2009–2019 гг. томско-татарские термины, объединенные в лексико-семантические группы с точки зрения этнографической классификации семейных обрядов (родильного, свадебного, похоронного) и описания генеалогии семьи (термины родства). В ходе полевой работы были зафиксированы этнические истории, установлены генеалогические схемы для выявления фамильного состава, определения родственных связей внутри группы и родственных связей между соседними деревнями (ответы респондентов по семейно-обрядовой терминологии были зафиксированы как на татарском, так и на русском языках). Исследуемая лексика в основном относится к эуштинско-чатскому говору (пометы о происхождении отсутствуют), при наличии данных калмакского говора приводятся данные об их происхождении. Кроме того, привлекаются диалектные данные из опубликованных статей А. П. Дульзона и Р. К. Уразмановой. При возможности установления состава словоформ приводится морфологическая разметка, дается буквальный перевод, а также приводятся лексические параллели с литературным татарским языком, представленные в открытых лексикографических источниках. Общим выводом является то, что в современной семейно-обрядовой терминологии томско-татарских говоров преобладают единицы, тождественные литературным эквивалентам, нередко в ином фонетическом оформлении согласно законам чередования тюркских фонем. Ряд единиц не находят параллелей с литературным татарским языком, кроме того, присутствует лексика с неясной этимологией. Большинство примеров терминов генеалогии являются прямыми переводами описательной терминологии с русского языка.\u0000 This article deals with a linguistic and ethnographic analysis of the kinship and ritual terminology of the Tomsk Tatars. The Tomsk Tatars are the indigenous population of the Tomsk Ob region, which formed ethnolinguistic groups before the arrival of the Russian-speaking population. The Tomsk Tatars include Kalmaks, Eushtins, and Chats, the latter two groups being grouped in a subdialect – Eushta-Chat. The number of Tomsk Tatars in their traditional places of residence is about 3 thousand people. The article analyzes the data documented during the ethnolinguistic expeditions 2009–2019: Tomsk-Tatar terms divided into lexical-semantic groups in terms of ethnographic classification of family rites (maternity, marriage, burial) and description of family genealogy (terms of kinship). In the course of fieldwork, ethnic stories were","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"41753492","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Аждаха у башкир известен в двух образах: в эпосе и сказках он изображается многоголовым драконом, а в поверьях – это мифологизированный змей, достигший огромных размеров, прожив до ста лет. Наличие многих характеристик, в которых обнаруживается схожесть его с драконами других народов Евразии, говорит о том, что образ развивался в общеевразийском русле. Сам дракон – относительно поздний мифологический персонаж, являющийся развитием образа змея. У башкир оба образа – змея и дракона – стали называться одним именем – аждаха, которое имеет иранскую этимологию и восходит к авестийской мифологии. При этом оба они являются отрицательными персонажами, их объединяет связь с водной стихией. Аждаха из верований, представляя собой долго прожившего змея, отражает превращение змея, изначально не имевшего однозначно негативного характера, в отрицательного персонажа, который причиняет вред людям. Развитие сказочного и эпического аждаха происходило, вероятно, отдельно и тесно связано в целом с литературной традицией Востока. Его образ менее однороден – он может быть многоголовым, обладать способностью летать, изрыгать огонь, охранять водный источник либо клад, на месте его убитого тела возникают горы. Близок к первому еще один змей/дракон из легенд, образ которого сохранился только в текстах XIX – начала XX в. Он представлял собой гигантского змея; из-за бед, причиняемых им, местное население было вынуждено менять место жительства. Цель настоящего исследования – раскрыть образ башкирского мифологического персонажа аждаха, на основе сравнения его со схожими персонажами у соседних и иных народов попытаться выявить корни его появления в регионе. Показать и охарактеризовать два образа башкирских аждаха – сказочного, драконоподобного облика и мифологического, змееподобного облика. Исследование основано на полевых материалах авторов, сведениях из башкирского фольклора, а также сравнительного материала по тюркоязычным и иранским народам. In order to reveal the image of the Bashkir mythological figure Azhdaha, we compare him with similar figuresin neighboring and other peoples and try to identify the roots of his appearance in the region. We show and describetwo images of the Bashkir Azhdaha – a fairy-tale, dragon-like appearance and a mythological, serpent-likeappearance. The study is based on the authors’ field material, information from Bashkir folklore, and comparativematerial on Turkic-speaking and Iranian peoples. Azhdaha is known among the Bashkirs in two images: in the epicsand fairy tales, he is represented as a multi-headed dragon, and in various religious beliefs, he is a mythologizedserpent that has reached enormous proportions after a hundred-year life. The presence of many similar featuresamong other peoples of Eurasia suggests that his image evolved in the general Eurasian channel. The dragonitself is a later mythological figure, which is a further development of the image of the serpent, which had an ambivalentcharacter in the representations. Among the
巴什基尔人的阿达哈以两种方式而闻名:在史诗和童话中,他被描绘成一条多头龙,而在传说中,他是一条神话化的蛇,活到100岁。有许多特征表明它与欧亚大陆其他民族的龙相似,这表明它是在整个欧亚大陆的河道上发展起来的。龙本身是一个相对较晚的神话人物,是蛇形象的发展。在巴什基尔人中,蛇和龙这两个形象都被称为阿达哈,阿达哈有伊朗词源,可以追溯到阿维斯塔神话。两者都是反面人物,与水元素有联系。作为一条长寿的蛇,阿达哈从一种信仰转变为一种对人类有害的负面角色。神话般的和史诗般的公民的发展可能是独立的,并与整个东方的文学传统密切相关。他的形象不那么均匀-他可以是多头的,有能力飞行,喷火,保护水源或宝藏,在他被杀的身体的地方出现山。靠近传说中的第一条蛇/龙,其形象只保存在19世纪至20世纪初的文本中。他是一条巨大的蛇;由于他们所造成的痛苦,当地居民被迫迁居。本研究的目的是通过将巴什基尔神话人物阿达赫的形象与邻国和其他国家的相似人物进行比较来揭示其在该地区的起源。展示和描述巴什基尔公民的两个形象-神话般的,龙般的外观和神话般的,蛇般的外观。这项研究基于作者的实地材料、巴什基尔民间传说以及突厥语和伊朗民族的比较材料。In order to reveal the image of the Bashkir mythological figure Azhdaha, we compare him with similar figuresin neighboring and other peoples and try to identify the roots of his appearance in the region. We show and describetwo images of the Bashkir Azhdaha – a fairy-tale, dragon-like appearance and a mythological, serpent-likeappearance. The study is based on the authors’ field material, information from Bashkir folklore, and comparativematerial on Turkic-speaking and Iranian peoples. Azhdaha is known among the Bashkirs in two images: in the epicsand fairy tales, he is represented as a multi-headed dragon, and in various religious beliefs, he is a mythologizedserpent that has reached enormous proportions after a hundred-year life. The presence of many similar featuresamong other peoples of Eurasia suggests that his image evolved in the general Eurasian channel. The dragonitself is a later mythological figure, which is a further development of the image of the serpent, which had an ambivalentcharacter in the representations. Among the Bashkirs, both images – the serpent and the dragon – werecalled by the same name – azhdaha, which has an Iranian etymology and goes back to the Avestic mythology.At the same time, both are negative figures associated with the element of water. Azhdaha, from different beliefs,represents a long-lived serpent, in our opinion, reflecting the transformation of a serpent, which originally hadno clear negative character, into a negative character that harms people. The development of the fabulous and epicazhdaha took place separately, and its image is generally closely associated with the literary tradition of the East.His image is less uniform – he may be many-headed and have the ability to fly, breathe fire, and guard a watersource, or a treasure, mountains appear in the place of his slain body. Close to the first serpent/dragon from thelegends, which are preserved only in records from the XIX – early XX centuries. He was a huge serpent whoserestlessness forced the local population to change their residence.
{"title":"ABOUT THE CHARACTER OF THE BASHKIR MYTHOLOGY AZHDAHA","authors":"Юлия Аликовна Абсалямова, Закирьян Галимьянович Аминев, Эльза Венеровна Мигранова","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-84-94","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-84-94","url":null,"abstract":"Аждаха у башкир известен в двух образах: в эпосе и сказках он изображается многоголовым драконом, а в поверьях – это мифологизированный змей, достигший огромных размеров, прожив до ста лет. Наличие многих характеристик, в которых обнаруживается схожесть его с драконами других народов Евразии, говорит о том, что образ развивался в общеевразийском русле. Сам дракон – относительно поздний мифологический персонаж, являющийся развитием образа змея. У башкир оба образа – змея и дракона – стали называться одним именем – аждаха, которое имеет иранскую этимологию и восходит к авестийской мифологии. При этом оба они являются отрицательными персонажами, их объединяет связь с водной стихией. Аждаха из верований, представляя собой долго прожившего змея, отражает превращение змея, изначально не имевшего однозначно негативного характера, в отрицательного персонажа, который причиняет вред людям. Развитие сказочного и эпического аждаха происходило, вероятно, отдельно и тесно связано в целом с литературной традицией Востока. Его образ менее однороден – он может быть многоголовым, обладать способностью летать, изрыгать огонь, охранять водный источник либо клад, на месте его убитого тела возникают горы. Близок к первому еще один змей/дракон из легенд, образ которого сохранился только в текстах XIX – начала XX в. Он представлял собой гигантского змея; из-за бед, причиняемых им, местное население было вынуждено менять место жительства. Цель настоящего исследования – раскрыть образ башкирского мифологического персонажа аждаха, на основе сравнения его со схожими персонажами у соседних и иных народов попытаться выявить корни его появления в регионе. Показать и охарактеризовать два образа башкирских аждаха – сказочного, драконоподобного облика и мифологического, змееподобного облика. Исследование основано на полевых материалах авторов, сведениях из башкирского фольклора, а также сравнительного материала по тюркоязычным и иранским народам. \u0000 In order to reveal the image of the Bashkir mythological figure Azhdaha, we compare him with similar figuresin neighboring and other peoples and try to identify the roots of his appearance in the region. We show and describetwo images of the Bashkir Azhdaha – a fairy-tale, dragon-like appearance and a mythological, serpent-likeappearance. The study is based on the authors’ field material, information from Bashkir folklore, and comparativematerial on Turkic-speaking and Iranian peoples. Azhdaha is known among the Bashkirs in two images: in the epicsand fairy tales, he is represented as a multi-headed dragon, and in various religious beliefs, he is a mythologizedserpent that has reached enormous proportions after a hundred-year life. The presence of many similar featuresamong other peoples of Eurasia suggests that his image evolved in the general Eurasian channel. The dragonitself is a later mythological figure, which is a further development of the image of the serpent, which had an ambivalentcharacter in the representations. Among the ","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"43673046","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-111-120
Розалия Рафкатовна Баязитова
Исследование места тела и телесного кода в традиционной культуре башкир видится актуальной проблемой, с одной стороны, для полноценного описания культуры общения, с другой – в связи с малоизученностью проблемы. Цель статьи заключается в выявлении и описании телесного кода башкир согласно мифологии, древним воззрениям и религиозным представлениям для характеристики субъектов общения. Исследование проводилось на основе описательного, структурно-функционального, сравнительно-типологического методов исследования. В процессе работы применялся комплексный подход, предполагающий анализ философских, этнографических трудов и полевых материалов автора. На основе фольклорных текстов и полевых исследований выявлены идеалы мужской и женской красоты, определены мифологические, религиозные, магико-ритуальные основы представлений о человеческом теле. В традиционной культуре башкир сложилось свое видение человека по форме головы и контуру лица, цвету кожи, волосяному покрову, густоте волос и ресниц, размеру лба, рта, губ, носа, ушей, глаз, а в фольклоре зафиксированы приметы и поверья, связанные с частями тела. В традиционном обществе человек воспринимался как копия и часть мироздания, согласно данным представлениям сложились правила поведения, связанные с вертикальной и горизонтальной организацией тела человека. Так, при общении обращали внимание на телесные характеристики для определения партнера по коммуникации и правил поведения с ним в рамках: земной (этот) – потусторонний (иной), мужчина – женщина, старый – молодой, обычный – отмеченный, а также особое внимание уделяли частям тела, считающимся вместилищем души. Нагота и прикрытость тела регламентировались этикетными установками, запретами и предписаниями согласно древним воззрениям и мусульманской религии. Наблюдалось частичное оголение тела в процессе проведения обрядов перехода, также в окказиональных случаях. Таким образом, телесный код у каждого народа имеет особенности, изучение которого важно для понимания невербальных сигналов, передаваемых в общении, для определения характера и менталитета, идеалов и ценностей, культуры общения и этикета того или иного этноса. The study of the place of the human body and body etiquette in the traditional culture of the Bashkirs is considered a relevant problem, on the one hand, for a complete description of the culture of communication and, on the other hand – given the lack of research on this problem. Therefore, the aim of the article is to identify and describe the Bashkir body code according to mythology, ancient beliefs, and religious convictions to characterize the communication subjects. The research was conducted on the basis of descriptive, structural-functional, and comparative-typological research methods. A complex approach was used throughout the work, including the author's analysis of philosophical and ethnographic works and field materials. Based on folklore and field studies, the ideals of male and female beauty were defined, and the mythological,
研究身体和身体代码在巴什基尔传统文化中的位置是一个紧迫的问题,一方面是为了充分描述交流文化,另一方面是因为对这个问题的研究很少。本文的目的是根据神话、古代观点和宗教观念,识别和描述巴什基尔人的身体代码,以描述交际主体。研究是在描述、结构功能、比较类型学研究方法的基础上进行的。在工作过程中,采用了一种综合方法,包括分析作者的哲学、民族志作品和实地材料。在民间文献和实地研究的基础上,揭示了男性和女性美的理想,确定了人体观念的神话、宗教、魔法和仪式基础。在巴什基尔的传统文化中,根据头部的形状和面部轮廓、肤色、头发、头发和睫毛的厚度、额头、嘴巴、嘴唇、鼻子、耳朵和眼睛的大小,形成了自己的人类愿景,民间传说记录了与身体部位有关的标志和信仰。在传统社会中,人被视为世界的复制品和一部分,根据这些观念,行为规则与人体的垂直和水平组织有关。因此,在交流中,人们注意到身体特征,以确定交流伙伴及其在以下框架内的行为规则:世俗(这个)-异端(另一个),男性-女性,老年-年轻,普通-标记,并特别注意身体的部分,被认为是灵魂的容器。根据古代的观点和穆斯林宗教,裸体和遮盖身体受到礼仪、禁令和戒律的制约。在过渡仪式中观察到部分裸露的身体,也在神秘的情况下。因此,每个民族的身体代码都有自己的特点,学习这些特征对于理解交流中传递的非语言信号、确定一个民族的性格和心态、理想和价值观、交流文化和礼仪都很重要。The study of the place of the human body and body etiquette in the traditional culture of the Bashkirs is considered a relevant problem, on the one hand, for a complete description of the culture of communication and, on the other hand – given the lack of research on this problem. Therefore, the aim of the article is to identify and describe the Bashkir body code according to mythology, ancient beliefs, and religious convictions to characterize the communication subjects. The research was conducted on the basis of descriptive, structural-functional, and comparative-typological research methods. A complex approach was used throughout the work, including the author's analysis of philosophical and ethnographic works and field materials. Based on folklore and field studies, the ideals of male and female beauty were defined, and the mythological, religious, and ritual foundations of the representations of the human body were identified. As a result, the traditional culture of the Bashkirs has developed its image of man based on the shape of the head and facial contours, skin color, hairiness, the thickness of hair and eyelashes, size of the forehead, mouth, lips, nose, ears and eyes, while folklore has recorded omens and beliefs associated with body parts. In traditional society, a man was perceived as a specimen and part of the universe. Following this view, the rules of behavior were associated with the vertical and horizontal structures of the human body. Thus, in communication, attention was paid to physical characteristics to determine the communication partner and the rules of behavior with him or her within the framework: earthly (this) – otherworldly (different), man – woman, old – young, ordinary – marked, as well as special attention to parts of the body that were considered containers of the soul. In addition, customs, prohibitions, and commandments regulated nudity according to ancient beliefs and the Muslim religion. In rare cases, nudity of the body was also observed during rites of passage. Thus, the body code of each nation has its peculiarities, the study of which is important to understand the nonverbal signals transmitted in communication, to determine the character and mentality, ideals and values, communication culture and etiquette of this or that ethnic group.
{"title":"THE \"BODY\" IN THE TRADITIONAL BASHKIR ETIQUETTE","authors":"Розалия Рафкатовна Баязитова","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-111-120","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-111-120","url":null,"abstract":"Исследование места тела и телесного кода в традиционной культуре башкир видится актуальной проблемой, с одной стороны, для полноценного описания культуры общения, с другой – в связи с малоизученностью проблемы. Цель статьи заключается в выявлении и описании телесного кода башкир согласно мифологии, древним воззрениям и религиозным представлениям для характеристики субъектов общения. Исследование проводилось на основе описательного, структурно-функционального, сравнительно-типологического методов исследования. В процессе работы применялся комплексный подход, предполагающий анализ философских, этнографических трудов и полевых материалов автора. На основе фольклорных текстов и полевых исследований выявлены идеалы мужской и женской красоты, определены мифологические, религиозные, магико-ритуальные основы представлений о человеческом теле. В традиционной культуре башкир сложилось свое видение человека по форме головы и контуру лица, цвету кожи, волосяному покрову, густоте волос и ресниц, размеру лба, рта, губ, носа, ушей, глаз, а в фольклоре зафиксированы приметы и поверья, связанные с частями тела. В традиционном обществе человек воспринимался как копия и часть мироздания, согласно данным представлениям сложились правила поведения, связанные с вертикальной и горизонтальной организацией тела человека. Так, при общении обращали внимание на телесные характеристики для определения партнера по коммуникации и правил поведения с ним в рамках: земной (этот) – потусторонний (иной), мужчина – женщина, старый – молодой, обычный – отмеченный, а также особое внимание уделяли частям тела, считающимся вместилищем души. Нагота и прикрытость тела регламентировались этикетными установками, запретами и предписаниями согласно древним воззрениям и мусульманской религии. Наблюдалось частичное оголение тела в процессе проведения обрядов перехода, также в окказиональных случаях. Таким образом, телесный код у каждого народа имеет особенности, изучение которого важно для понимания невербальных сигналов, передаваемых в общении, для определения характера и менталитета, идеалов и ценностей, культуры общения и этикета того или иного этноса.\u0000 The study of the place of the human body and body etiquette in the traditional culture of the Bashkirs is considered a relevant problem, on the one hand, for a complete description of the culture of communication and, on the other hand – given the lack of research on this problem. Therefore, the aim of the article is to identify and describe the Bashkir body code according to mythology, ancient beliefs, and religious convictions to characterize the communication subjects. The research was conducted on the basis of descriptive, structural-functional, and comparative-typological research methods. A complex approach was used throughout the work, including the author's analysis of philosophical and ethnographic works and field materials. Based on folklore and field studies, the ideals of male and female beauty were defined, and the mythological, ","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"47339894","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-134-142
Татьяна Александровна Гончарова
Рассматривается образ исторической родины, сформировавшийся в исторической памяти сибирского населения. Одной из форм сохранения и трансляции этого образа являются различного рода мемуарные тексты, ставшие источниковой базой для данного исследования. Анализируются воспоминания, написанные жителями томского региона во второй половине ХХ – начале XXI в. По своему происхождению авторы повествований являются детьми пореформенных переселенцев и спецпоселенцев 1930-х гг. Рассмотрение образа исторической родины происходит в пространственно-временных координатах, определяемых структурой исторической памяти. В результате автором статьи сделаны выводы о том, что образ исторической родины в мемуарных текстах вырисовывается в пространственных координатах, имеющих региональное измерение. Он дополняется характеристиками природно-климатических условий и социально-экономического развития. Историческая родина в воспоминаниях выявляется как географический регион с историческим прошлым, ставший частью биографии семьи. Обращение к мемуарным текстам показало некоторое отличие в восприятии образа исторической Родины в зависимости от принадлежности к добровольным или вынужденным переселенцам. Образ исторической Родины в воспоминаниях спецпереселенцев рисуется исключительно в позитивном русле. Закрепление положительного образа в исторической памяти этой группы переселенцев связано с культурной травмой, нанесенной в результате принудительного переселения, а также тяготами и лишениями, связанными с обустройством на новом месте. Более мозаичным в плане оценок выглядит образ исторической родины в текстах потомков пореформенных переселенцев. В них при преобладании положительных характеристик встречаются и «недостатки», ставшие причиной переселения. Несмотря на некоторую временную и территориальную отдаленность родины предков, ощущаемую современными сибиряками, она воспринимается в качестве родного пространства, исторической родины, с которой они прочно связаны. The article examines the image of the historical motherland formed in the historical memory of the Siberian population. Memoirs are one of the forms of preservation and translation of this image. The different types of memoir texts form the source base of this study. The memoirs written by residents of the Tomsk region in the second half of the XX–beginning of the XXI century are analyzed. The authors of the narratives are the children of post-reform migrants and special settlers of the 1930s. The image of the historical homeland is considered in the spatiotemporal coordinates determined by the structure of historical memory. The author of the article concludes that the image of the historical homeland in the memoir texts appears in spatial coordinates that have a regional dimension. The features of natural and climatic conditions and socio-economic development complement it. The historical homeland appears in the memoirs as a geographical region with a historical past that became part of the family's biography. A lo
{"title":"THE IMAGE OF THE HISTORICAL MOTHERLAND IN THE HISTORICAL MEMORY OF MODERN SIBERIANS THROUGH THE PRISM OF THE MEMOIRS (BASED ON THE MATERIALS OF THE TOMSK REGION)","authors":"Татьяна Александровна Гончарова","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-134-142","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-134-142","url":null,"abstract":"Рассматривается образ исторической родины, сформировавшийся в исторической памяти сибирского населения. Одной из форм сохранения и трансляции этого образа являются различного рода мемуарные тексты, ставшие источниковой базой для данного исследования. Анализируются воспоминания, написанные жителями томского региона во второй половине ХХ – начале XXI в. По своему происхождению авторы повествований являются детьми пореформенных переселенцев и спецпоселенцев 1930-х гг. Рассмотрение образа исторической родины происходит в пространственно-временных координатах, определяемых структурой исторической памяти. В результате автором статьи сделаны выводы о том, что образ исторической родины в мемуарных текстах вырисовывается в пространственных координатах, имеющих региональное измерение. Он дополняется характеристиками природно-климатических условий и социально-экономического развития. Историческая родина в воспоминаниях выявляется как географический регион с историческим прошлым, ставший частью биографии семьи. Обращение к мемуарным текстам показало некоторое отличие в восприятии образа исторической Родины в зависимости от принадлежности к добровольным или вынужденным переселенцам. Образ исторической Родины в воспоминаниях спецпереселенцев рисуется исключительно в позитивном русле. Закрепление положительного образа в исторической памяти этой группы переселенцев связано с культурной травмой, нанесенной в результате принудительного переселения, а также тяготами и лишениями, связанными с обустройством на новом месте. Более мозаичным в плане оценок выглядит образ исторической родины в текстах потомков пореформенных переселенцев. В них при преобладании положительных характеристик встречаются и «недостатки», ставшие причиной переселения. Несмотря на некоторую временную и территориальную отдаленность родины предков, ощущаемую современными сибиряками, она воспринимается в качестве родного пространства, исторической родины, с которой они прочно связаны.\u0000 The article examines the image of the historical motherland formed in the historical memory of the Siberian population. Memoirs are one of the forms of preservation and translation of this image. The different types of memoir texts form the source base of this study. The memoirs written by residents of the Tomsk region in the second half of the XX–beginning of the XXI century are analyzed. The authors of the narratives are the children of post-reform migrants and special settlers of the 1930s. The image of the historical homeland is considered in the spatiotemporal coordinates determined by the structure of historical memory. The author of the article concludes that the image of the historical homeland in the memoir texts appears in spatial coordinates that have a regional dimension. The features of natural and climatic conditions and socio-economic development complement it. The historical homeland appears in the memoirs as a geographical region with a historical past that became part of the family's biography. A lo","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"48027692","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-27-40
Игорь Альбертович Данилов, Ванда Борисовна Игнатьева
На основе результатов массового опроса, проведенного среди сельской и городской молодежи коренных малочисленных народов Севера, проживающей в Республике Саха (Якутия), интерпретированы вопросы их этноязыковой идентичности и речевого поведения. В теоретическом плане проанализированы разные подходы к трактовке понятия «родной язык» и их проекции в программах переписей населения России. В сравнении с результатами предыдущих исследований рассмотрены ценностные ориентации молодых северян, в результате чего выявлен заметный сдвиг этнокультурных установок: определено, что этнический маркер «родной язык» скатился с первого на четвертое место в иерархии этнообъединяющих маркеров. Этноязыковая идентичность молодежи проанализирована в контексте процесса языкового сдвига, отраженного в результатах всесоюзных и всероссийских переписей населения. Кроме того, через призму этноязыковой самоидентификации респондентов и функциональной дистрибуции языков по сферам общения выявлены статус и место государственных языков Якутии (русского и якутского) в жизни северян. Путем анализа ответов на вопрос о владении родным языком в ближайшем окружении в разрезе возраста и места проживания респондентов определены наметившиеся позитивные тенденции в сохранении языков. Для сельской молодежи характерна высокая приверженность к этническому языку, у них наблюдается устойчивое признание его в качестве родного. Успешная передача языка между поколениями демонстрирует хорошую степень его сохранности. В городской среде среди респондентов 15–19 лет наблюдается языковой сдвиг в пользу более «престижного» русского языка, но родные языки почти во всех случаях общения используются более взрослой молодежью. Несмотря на это, авторами отмечен постепенный подъем этнического самосознания молодых северян, который на индивидуальном/групповом уровне может придать «второе дыхание» родным, национальным языкам коренных малочисленных народов Севера Республики Саха (Якутия). This article interprets the issues of their ethnolinguistic identity and linguistic behavior based on the results of a mass survey conducted among the rural and urban youth of the indigenous peoples of the North in the Republic of Sakha (Yakutia). From the theoretical point of view, different approaches to the interpretation of the concept of “mother tongue” and their projections in the programs of Russian censuses are analyzed. In comparison with the results of previous studies, the value orientations of young people from the North were examined, which revealed a significant shift in ethno-cultural attitudes: it was found that the ethnic marker "mother tongue" fell from first to fourth place in the hierarchy of ethno-communicative markers. The ethnolinguistic identity of young people was analyzed in the context of the process of linguistic change reflected in the results of the censuses throughout the Union and in Russia. In addition, the status and place of the state languages of the Republic of Sakha (Russian and Yakut) in the l
根据对居住在萨哈共和国(雅库特)的北方土著少数民族农村和城市青年进行的大规模调查的结果,解释了他们的民族语言认同和语言行为问题。在理论上,分析了俄罗斯人口普查方案中解释“母语”概念及其投射的不同方法。与以前的研究结果相比,考虑了北方年轻人的价值取向,揭示了民族文化态度的显著转变:确定了民族统一标记体系中的民族标记“母语”从第一位下降到第四位。在全苏和全俄人口普查结果所反映的语言转变过程的背景下,分析了青年的民族语言认同。此外,通过受访者的民族语言自我认同和语言在交流领域的功能分布,揭示了雅库特语(俄语和雅库特语)在北方人生活中的地位和地位。通过分析在最近的环境中对母语的掌握情况所作的答复,并根据答复者的年龄和居住地,确定了在保留语言方面正在出现的积极趋势。农村青年对民族语言有很强的承诺,并不断承认其为母语。一种语言在代际间的成功转移表明了它的良好保存程度。在城市环境中,15-19岁的受访者在语言上出现了转向更“有声望”的俄语的转变,但在几乎所有的交流中,母语都被更大的年轻人使用。尽管如此,作者注意到年轻北方人的民族意识逐渐提高,在个人/群体层面上,这可能会给萨哈共和国(雅库特)北部土著少数民族的母语和民族语言带来“第二次呼吸”。This article interprets the issues of their ethnolinguistic identity and linguistic behavior based on the results of a mass survey conducted among the rural and urban youth of the indigenous peoples of the North in the Republic of Sakha (Yakutia). From the theoretical point of view, different approaches to the interpretation of the concept of “mother tongue” and their projections in the programs of Russian censuses are analyzed. In comparison with the results of previous studies, the value orientations of young people from the North were examined, which revealed a significant shift in ethno-cultural attitudes: it was found that the ethnic marker "mother tongue" fell from first to fourth place in the hierarchy of ethno-communicative markers. The ethnolinguistic identity of young people was analyzed in the context of the process of linguistic change reflected in the results of the censuses throughout the Union and in Russia. In addition, the status and place of the state languages of the Republic of Sakha (Russian and Yakut) in the lives of people in the North were revealed through the prism of ethnolinguistic self-identification of respondents and the functional distribution of languages in the spheres of communication. The positive trends in language maintenance were identified by analyzing the responses to the question about the mastery of the mother tongue in the immediate environment as a function of age and place of residence. Rural youth are characterized by a high level of commitment to the ethnic language, which they consistently recognize as their native language. The successful transmission of the language from generation to generation shows a good level of language preservation. In the urban environment, there is a linguistic shift in favor of the more “prestigious” Russian language among respondents aged 15–19, but the older youth use their native language in almost all cases of communication. Nevertheless, the authors note a gradually growing ethnic self-awareness among young people from the North, which at the individual or group level may give a "second breath" to the indigenous national languages of the indigenous peoples of the North in Yakutia.
{"title":"THE YOUTH OF INDIGENOUS MINORITIES IN THE NORTH OF THE REPUBLIC OF SAKHA (YAKUTIA): ETHNOLINGUISTIC IDENTITY AND LINGUISTIC BEHAVIOR","authors":"Игорь Альбертович Данилов, Ванда Борисовна Игнатьева","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-27-40","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-27-40","url":null,"abstract":"На основе результатов массового опроса, проведенного среди сельской и городской молодежи коренных малочисленных народов Севера, проживающей в Республике Саха (Якутия), интерпретированы вопросы их этноязыковой идентичности и речевого поведения. В теоретическом плане проанализированы разные подходы к трактовке понятия «родной язык» и их проекции в программах переписей населения России. В сравнении с результатами предыдущих исследований рассмотрены ценностные ориентации молодых северян, в результате чего выявлен заметный сдвиг этнокультурных установок: определено, что этнический маркер «родной язык» скатился с первого на четвертое место в иерархии этнообъединяющих маркеров. Этноязыковая идентичность молодежи проанализирована в контексте процесса языкового сдвига, отраженного в результатах всесоюзных и всероссийских переписей населения. Кроме того, через призму этноязыковой самоидентификации респондентов и функциональной дистрибуции языков по сферам общения выявлены статус и место государственных языков Якутии (русского и якутского) в жизни северян. Путем анализа ответов на вопрос о владении родным языком в ближайшем окружении в разрезе возраста и места проживания респондентов определены наметившиеся позитивные тенденции в сохранении языков. Для сельской молодежи характерна высокая приверженность к этническому языку, у них наблюдается устойчивое признание его в качестве родного. Успешная передача языка между поколениями демонстрирует хорошую степень его сохранности. В городской среде среди респондентов 15–19 лет наблюдается языковой сдвиг в пользу более «престижного» русского языка, но родные языки почти во всех случаях общения используются более взрослой молодежью. Несмотря на это, авторами отмечен постепенный подъем этнического самосознания молодых северян, который на индивидуальном/групповом уровне может придать «второе дыхание» родным, национальным языкам коренных малочисленных народов Севера Республики Саха (Якутия).\u0000 This article interprets the issues of their ethnolinguistic identity and linguistic behavior based on the results of a mass survey conducted among the rural and urban youth of the indigenous peoples of the North in the Republic of Sakha (Yakutia). From the theoretical point of view, different approaches to the interpretation of the concept of “mother tongue” and their projections in the programs of Russian censuses are analyzed. In comparison with the results of previous studies, the value orientations of young people from the North were examined, which revealed a significant shift in ethno-cultural attitudes: it was found that the ethnic marker \"mother tongue\" fell from first to fourth place in the hierarchy of ethno-communicative markers. The ethnolinguistic identity of young people was analyzed in the context of the process of linguistic change reflected in the results of the censuses throughout the Union and in Russia. In addition, the status and place of the state languages of the Republic of Sakha (Russian and Yakut) in the l","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"43442356","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-121-133
Дмитрий Александрович Бычков
Местонахождение Арышевское 2 в настоящее время располагается на одном из периферийных участков западносибирской ойкумены человека каменного века. Оно отличается от остальных памятников в этом районе характером индустрии и отсутствием абсолютных датировок. Эти обстоятельства побудили к возобновлению его исследований в 2019 г. Целью статьи является публикация полученных материалов и результатов их анализа. Серия шурфов была разбита вокруг заложенных ранее в 2000 г. траншей на борту террасы. Была получена коллекция в 427 артефактов. Материалы 2000 г. и 2019 г. изучались комплексом методов: аналогий, описательной и многомерной статистики. В результате проведенного анализа полученных артефактов было установлено, что нуклеусы отражают преобладание плоскостного принципа расщепления. А среди орудий преобладают бифасиальные формы, аналогии которым прослеживаются на сопредельных территориях, в южном и восточном направлениях. Сколы разделяются на три кластера по технологическим критериям в результате кластерного анализа размеров и морфологии их ударных бугорков и площадок. Пластины с постоянно воспроизводимой формой преобладают над отщепами, формы которых разнообразны. Набор орудий представляется типичным для эпохи позднего палеолита. Но вместе с ними в коллекции присутствуют нетипичные для этого периода орудия. Основания для их дифференциации подробно описаны в отдельной части статьи. Итогом проведенного исследования является определение характерных черт индустрии и относительного времени ее существования. Индустрия отличается от аналогичных местонахождений палеолита выраженной пластинчатостью и бифасиальными изделиями. Сколы с признаками ударной техники преобладают в общей статистике, несмотря на выделение трех групп сколов по результатам кластерного анализа. Перспектива дальнейшего изучения этого местонахождения видится в пространственном анализе распространения артефактов и в абсолютном датировании вмещающих их отложений. The Aryshevskoe 2 site is currently located in one of the peripheral places of the West Siberian oecumene of the Stone Age people. It differs from other monuments in the area by the nature of the industry and the lack of absolute dating. These circumstances have led to resuming its exploration in 2019. The purpose of this article is to publish the materials obtained and the results of their analysis. A series of pits were excavated around the trenches already dug in 2000 on the side of the terrace. A collection of 427 artifacts was found during the excavations. The materials from 2000 and 2019 were studied using a number of methods: the method of analogies, descriptive statistics, and multivariate statistics. The cores show the predominance of the flat-flaking principle. In the case of the tools, the bifacial forms predominate, to which analogies can be found in the adjacent areas in the south and east. The chips are divided into 3 clusters according to technological criteria. This is the result of a cluster analysis of the size and m
{"title":"NEW MATERIALS FROM THE STONE AGE SITE ARYSHEVSKOE 2 IN THE VALLEY OF THE RIVER YAYA (TOMSK REGION)","authors":"Дмитрий Александрович Бычков","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-121-133","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-121-133","url":null,"abstract":"Местонахождение Арышевское 2 в настоящее время располагается на одном из периферийных участков западносибирской ойкумены человека каменного века. Оно отличается от остальных памятников в этом районе характером индустрии и отсутствием абсолютных датировок. Эти обстоятельства побудили к возобновлению его исследований в 2019 г. Целью статьи является публикация полученных материалов и результатов их анализа. Серия шурфов была разбита вокруг заложенных ранее в 2000 г. траншей на борту террасы. Была получена коллекция в 427 артефактов. Материалы 2000 г. и 2019 г. изучались комплексом методов: аналогий, описательной и многомерной статистики. В результате проведенного анализа полученных артефактов было установлено, что нуклеусы отражают преобладание плоскостного принципа расщепления. А среди орудий преобладают бифасиальные формы, аналогии которым прослеживаются на сопредельных территориях, в южном и восточном направлениях. Сколы разделяются на три кластера по технологическим критериям в результате кластерного анализа размеров и морфологии их ударных бугорков и площадок. Пластины с постоянно воспроизводимой формой преобладают над отщепами, формы которых разнообразны. Набор орудий представляется типичным для эпохи позднего палеолита. Но вместе с ними в коллекции присутствуют нетипичные для этого периода орудия. Основания для их дифференциации подробно описаны в отдельной части статьи. Итогом проведенного исследования является определение характерных черт индустрии и относительного времени ее существования. Индустрия отличается от аналогичных местонахождений палеолита выраженной пластинчатостью и бифасиальными изделиями. Сколы с признаками ударной техники преобладают в общей статистике, несмотря на выделение трех групп сколов по результатам кластерного анализа. Перспектива дальнейшего изучения этого местонахождения видится в пространственном анализе распространения артефактов и в абсолютном датировании вмещающих их отложений.\u0000 The Aryshevskoe 2 site is currently located in one of the peripheral places of the West Siberian oecumene of the Stone Age people. It differs from other monuments in the area by the nature of the industry and the lack of absolute dating. These circumstances have led to resuming its exploration in 2019. The purpose of this article is to publish the materials obtained and the results of their analysis. A series of pits were excavated around the trenches already dug in 2000 on the side of the terrace. A collection of 427 artifacts was found during the excavations. The materials from 2000 and 2019 were studied using a number of methods: the method of analogies, descriptive statistics, and multivariate statistics. The cores show the predominance of the flat-flaking principle. In the case of the tools, the bifacial forms predominate, to which analogies can be found in the adjacent areas in the south and east. The chips are divided into 3 clusters according to technological criteria. This is the result of a cluster analysis of the size and m","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"41899069","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-103-110
Любовь Никитовна Арбачакова
На примере шаманского обряда шачығ (окропление, угощение духов гор и рек) рассматривается обрядовая деятельность так называемых современных шаманов, которые не проходили через муки «шаманской болезни». Их «открывает» более опытный человек из местных, иногда они проходят курсы обучения у хакасских или тувинских шаманов и имеют подтверждающие документы. Некоторые камы также рассказывали о наследовании шаманского дара внутри семьи от дедушек или бабушек. Обряд шачығ был проведен в 2019 г. в г. Таштагол С. Тенешевым (1973 г.р.) и др. шаманами во Всемирный день коренных народов мира. Сразу же в начале камлания называется причина проведения обряда, перечисляются самые «болевые» актуальные проблемы в целом народа или конкретного коллектива участников, которые разрешимы с помощью высших сил. На примере обрядового текста было выявлено, что язык ритуальных текстов снижен до бытового уровня и весьма скуден. В рассмотренном тексте С. Тенешева встречаются русизмы, междометные возгласы, наименования географических объектов природы (например, гора Мустаг), Бельково (пригород Таштагола), но отсутствуют архаизмы и лексика, связанная с шаманизмом, а также нет иносказаний, сравнений и других выразительных средств, характерных для более ранних записей камланий. Он лишь упомянул бога Кудая, духов гор и рек, а также духа огня. Однако сам обряд отличается обильным угощением духов рек и гор, использованием ритуальных предметов во время обряда (бубна тӱӱр, кай-комуса) и наличием национальных костюмов. Во время камлания С. Тенешев вместе с другими шаманами просил у различных духов ээзи величественного праздника, благословения и различных благ всем шорцам, присутствующим на празднике: сохранения людьми родного языка, богатства, прироста скота, деторождения, здоровья, счастья, удачи. Данный обряд особенно интересен тем, что в условиях глобализации с уходом аутентичных носителей традиционного мировоззрения в современном обществе есть спрос на возрождение и поддержание национальных традиций путем реконструкции и популяризации ритуалов шаманизма, так называемый неошаманизм. Для исследователей очень важно зафиксировать эти процессы, проанализировать материально-этнографическую и текстовую составляющие «новых» ритуалов, в будущем сравнив их с зафиксированными в XX в. аутентичными шорскими камланиями и с общемировыми тенденциями неошаманизма. In this article, using the example of the shamanic ritual Shachyg (sprinkling, treatment of the spirits of the mountains and rivers), the ritual activity of the so-called modern shamans who have not undergone the ordeals of the “shamanic disease” is considered. They are “discovered” by a more experienced local who has sometimes attended training courses with Khakass or Tuvan shamans and has the relevant credentials. Some Kams also spoke of the shamanic gift being inherited within the family from grandfathers or grandmothers. The Shachyg ritual was performed in 2019 in Tashtagol by S. Teneshev (born in 1973) and other shamans on the Day of I
例如萨满教仪式шачғ(окроплен款待山神和河流)的萨满仪式活动视为所谓的现代面粉没有经历“萨满教”疾病。他们被一个更有经验的当地人“打开”,有时在哈克斯科夫或图万萨满那里接受培训,并有身份证明。一些卡马人还谈到了从祖父母那里继承萨满家族的天赋。在2019年举行了仪式шачғsТаштаголтенешев(1973年出生)等世界土著人民日世界萨满。卡姆拉尼亚一开始就被称为举行仪式的理由,列出了所有人或团体中最痛苦的问题。仪式文本的例子表明,仪式文本的语言被降低到家庭水平,而且非常贫乏。案文中有俄罗斯人、跨域喊叫、自然地标名称(如穆斯塔格山)、贝尔科沃(塔什塔哥拉郊区),但没有与萨满有关的古老词汇和词汇,也没有比拟、比较和其他类似于早期卡姆拉尼记录的表达方式。他只提到了库迪亚的神,山和河的灵,还有火的灵。然而最丰盛佳肴仪式不同精神仪式期间使用这些物品的河流和山脉(方块tӱӱr, ka -宇宙)以及民族服装。在kamlania期间,teneshev和其他萨满一起向参加宴会的所有海神寻求各种各样的节日、祝福和祝福:保护母语、财富、牲畜、健康、幸福、好运。这个仪式特别有趣的是,随着传统世界观的真实载体的消失,现代社会对通过重建和普及萨满教仪式,即所谓的新萨满教的恢复和维护民族传统有需求。对研究人员来说,将这些过程记录下来、分析“新”仪式的物质和文本成分是非常重要的,并将其与20世纪20年代的真实海岸比照和世界范围内的新萨满教倾向进行比较。在这首歌中,《羞耻仪式》(sprinkling,《山与河》中的幽灵的安息之所》),这首歌是受保护的。他们是由一个更极端的群体组成的,他们是由Khakass或Tuvan shamans和相关的信条组成的。这是一种尴尬的姿势,让人想起了从格兰芬多或格兰德莫瑟斯来的家人。在1973年的《圣经》和《印度人的日子》中,Shachyg的仪式是2019年的表演。这是一种仪式,是为了纪念仪式,是为了纪念人类最伟大的“受伤”或“受伤”的传统。仪式text让我们展示了仪式text的语言是为了纪念每个人,也是为了纪念每个人。In the text of s . Teneshev that we studied, there are Russicisms interjective exclamations,符of geographical场所(e.g the mountain Mustag)、Belkovo (a suburb of Tashtagol), but no archaisms and vocabulary connected with shamanism and there are no allegories similes and other means of expression of rituals characteristic of earlier records。他只对上帝Kudai、山与河的精灵和火精灵感兴趣。怎么,the ritual itself is characterized by detailed treatment of the spirits of定为and山脉,the use of objects仪式during the ritual tambourine tӱ(ur, kai komus), and the奥迪of national costumes。《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《亵渎神明》、《祝福》和《祝福》。这是一种仪式,由现代社会的审判者组成,由国家贸易联盟的重建和煽动者组成。它是由物质、民族志和技术上的“新”仪式组成的,在20世纪的未来与“新撒玛利亚人的全球趋势”一起出现。
{"title":"MODERN (NEO-)SHAMANS OF MOUNTAIN SHORIIA","authors":"Любовь Никитовна Арбачакова","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-103-110","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-103-110","url":null,"abstract":"На примере шаманского обряда шачығ (окропление, угощение духов гор и рек) рассматривается обрядовая деятельность так называемых современных шаманов, которые не проходили через муки «шаманской болезни». Их «открывает» более опытный человек из местных, иногда они проходят курсы обучения у хакасских или тувинских шаманов и имеют подтверждающие документы. Некоторые камы также рассказывали о наследовании шаманского дара внутри семьи от дедушек или бабушек. Обряд шачығ был проведен в 2019 г. в г. Таштагол С. Тенешевым (1973 г.р.) и др. шаманами во Всемирный день коренных народов мира. Сразу же в начале камлания называется причина проведения обряда, перечисляются самые «болевые» актуальные проблемы в целом народа или конкретного коллектива участников, которые разрешимы с помощью высших сил. На примере обрядового текста было выявлено, что язык ритуальных текстов снижен до бытового уровня и весьма скуден. В рассмотренном тексте С. Тенешева встречаются русизмы, междометные возгласы, наименования географических объектов природы (например, гора Мустаг), Бельково (пригород Таштагола), но отсутствуют архаизмы и лексика, связанная с шаманизмом, а также нет иносказаний, сравнений и других выразительных средств, характерных для более ранних записей камланий. Он лишь упомянул бога Кудая, духов гор и рек, а также духа огня. Однако сам обряд отличается обильным угощением духов рек и гор, использованием ритуальных предметов во время обряда (бубна тӱӱр, кай-комуса) и наличием национальных костюмов. Во время камлания С. Тенешев вместе с другими шаманами просил у различных духов ээзи величественного праздника, благословения и различных благ всем шорцам, присутствующим на празднике: сохранения людьми родного языка, богатства, прироста скота, деторождения, здоровья, счастья, удачи. Данный обряд особенно интересен тем, что в условиях глобализации с уходом аутентичных носителей традиционного мировоззрения в современном обществе есть спрос на возрождение и поддержание национальных традиций путем реконструкции и популяризации ритуалов шаманизма, так называемый неошаманизм. Для исследователей очень важно зафиксировать эти процессы, проанализировать материально-этнографическую и текстовую составляющие «новых» ритуалов, в будущем сравнив их с зафиксированными в XX в. аутентичными шорскими камланиями и с общемировыми тенденциями неошаманизма.\u0000 In this article, using the example of the shamanic ritual Shachyg (sprinkling, treatment of the spirits of the mountains and rivers), the ritual activity of the so-called modern shamans who have not undergone the ordeals of the “shamanic disease” is considered. They are “discovered” by a more experienced local who has sometimes attended training courses with Khakass or Tuvan shamans and has the relevant credentials. Some Kams also spoke of the shamanic gift being inherited within the family from grandfathers or grandmothers. The Shachyg ritual was performed in 2019 in Tashtagol by S. Teneshev (born in 1973) and other shamans on the Day of I","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"44832846","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2023-01-12DOI: 10.23951/2307-6119-2022-4-59-72
Никита Алексеевич Муравьев
Рассматриваются причастные темпоральные конструкции со значением одновременности в казымском диалекте севернохантыйского языка. Богатство и разнообразие инвентаря данных конструкций фиксируется в ряде работ, однако существующие описания не дают ясной картины их функционирования и дистрибуции. Цель исследования – более подробно описать семантику конструкций одновременности, определив характерные черты каждой из них. Материал для исследования был получен в ходе опроса носителей с. Казым ХМАО-Югра по методике завершения носителем предложенного стимульного контекста, исходная часть которого состояла из зависимой клаузы каждой конструкции с варьированием глагола. Опросник был составлен на основе выборки из 50 глаголов различных аспектуальных классов. Для исследования было выбрано пять конструкций: одна причастно-падежная (локативная) и четыре причастно-послеложных конструкций с послелогами pŏrajən, măr(ən), kŭtən и saxət/sati/sa. Конструкции были проанализированы по трем аспектуальным параметрам: предельности, длительности и однородности событий. Было установлено, что ни одна конструкция, за исключением локативной, не сочетается с предельными фоновыми событиями. При этом конструкция с pŏrajən предпочитает длительное, а конструкция с kŭtən – неоднородное фоновое событие, конструкция с saxət/sati/sa – краткое или среднее фоновое и предельное основное событие. На основе более детального рассмотрения полученных контекстов было установлено, что конструкция с pŏrajən не является семантически неспецифицированной, как она описана в литературе, а выражает конкретное значение одновременности с событием, характеризующим временной период. В свою очередь, конструкция с kŭtən задает неоднородный фон из исходно неоднородного события, тогда как в сочетании с однородными предполагает сознательное прерывание фонового события субъектом. Конструкции с măr(ən) и kŭtən, хотя практически не обнаруживают ограничений в сочетании с кратковременными событиями, уместны только лишь в случае «растягивания» данных событий во времени либо одновременности в более мелком масштабе. The article deals with participial temporal constructions with the meaning of simultaneity in the Kazym dialect of Northern Khanty. The richness and variety of the inventory of these constructions have been documented in a number of works. However, the existing descriptions do not clearly show their functioning and distribution. Therefore, this study aimed to describe the semantics of simultaneity constructions in more detail and to identify their characteristic features. Data for the study were collected during a field study in the village of Kazym in Khanty-Mansi Autonomous Okrug, Russia, by asking native speakers to complete stimulus contexts, the first part of which consisted of a dependent clause of each construction with a varying predicate. The questionnaire was based on a sample of 50 verbs of different aspect classes. Five constructions were selected for the study: one casemarked participle (locat
研究涉及的时间结构,在北汉语卡齐姆方言中具有同等意义。数据结构的丰富和多样性在一些工作中被记录下来,但是现有的描述并没有明确说明它们的功能和分布。研究的目的是通过定义每个人的特征来更详细地描述并发结构的语义。研究材料是在c主持人的采访中获得的。kazim hmao - jugra是一种完成建议刺激环境的方法,其起始部分由每个结构的依赖云组成,动词各不相同。该调查是基于50个不同类型的动词样本。为了研究五个结构:一个被选中参与падежн(локативн)和四序结构与人称序pŏyash rajən, măr (kən),ŭtən和saxət sati / sa。结构被分析了三个方面:事件的范围、长度和一致性。事实证明,除了局部设计外,没有一种设计与边际背景事件相匹配。同时与pŏyash raj结构ən和kŭ喜欢长期而设计tən -异质结构的背景事件saxət / sati / sa是中短期平均背景和边际主要事件。基于更详细地审议获得上下文设置结构和pŏyash rajən非语义eoi文献中他表达,而具体事件的同时,时间段为特征值。另一方面,k ' t ' n的构造从一个不均匀的事件中产生了不均匀的背景,而与均匀的事件相结合意味着主体故意中断背景事件。结构măr(ən)和kŭtən,虽然几乎没有发现限制加上短期事件,相关数据“伸长”事件中只有时间要么同时规模较小。在诺瑟恩·康蒂的城堡里,一份由部分部分临时建筑组成的艺术品交易。在作品编号中,他们的建筑被命名为“richness”和“多样性”。However,存在的descriptions不是干净的表演和分裂。Therefore,在更多的数据和更多的charateristic features上进行模拟建筑。在Khanty-Mansi Autonomous Okrug的村子里,俄罗斯,由一群人组成的第一部分,由一群人组成的决定建筑。这次探险是在50个不同的层次上进行的。Five constructions were selected for the研究:one casemarked participle (case) and four postpositional locative participial constructions with the postpositions pŏyash rajən, măr (kən),ŭtən, and saxət sati / sa。建筑在三个不同的环境伙伴:电话、教育和环境的同源性。这是一个没有建筑的基金会,有了locative建筑的执行,有了电信背景。In this regard, the pŏyash raj events, the kən wir construction待遇longterm背景ŭtən construction heterogeneous背景events)、the saxət sati / sa construction short or medium - header length背景events and telic main events。A closer examination of the received contexts revealed that the pŏyash rajən construction is not semantically unspecified as described in the literature but expresses A specific《of an event that characterizes simultaneity with A时段of time。k . t. n建筑,在特恩,heterogeneous event,这是一个复杂的背景,这是一个复杂的背景互动在subject。The măr (kən) andŭtən constructions have virtually no restrictions俱乐部with in short - term events, but they are appropriate only in The case of stretching " these events in time or小"这个simultaneity on a scale。
{"title":"PARTICIPIAL CONSTRUCTIONS WITH THE MEANING OF SIMULTANEITY IN THE KAZYM KHANTY","authors":"Никита Алексеевич Муравьев","doi":"10.23951/2307-6119-2022-4-59-72","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-4-59-72","url":null,"abstract":"Рассматриваются причастные темпоральные конструкции со значением одновременности в казымском диалекте севернохантыйского языка. Богатство и разнообразие инвентаря данных конструкций фиксируется в ряде работ, однако существующие описания не дают ясной картины их функционирования и дистрибуции. Цель исследования – более подробно описать семантику конструкций одновременности, определив характерные черты каждой из них. Материал для исследования был получен в ходе опроса носителей с. Казым ХМАО-Югра по методике завершения носителем предложенного стимульного контекста, исходная часть которого состояла из зависимой клаузы каждой конструкции с варьированием глагола. Опросник был составлен на основе выборки из 50 глаголов различных аспектуальных классов. Для исследования было выбрано пять конструкций: одна причастно-падежная (локативная) и четыре причастно-послеложных конструкций с послелогами pŏrajən, măr(ən), kŭtən и saxət/sati/sa. Конструкции были проанализированы по трем аспектуальным параметрам: предельности, длительности и однородности событий. Было установлено, что ни одна конструкция, за исключением локативной, не сочетается с предельными фоновыми событиями. При этом конструкция с pŏrajən предпочитает длительное, а конструкция с kŭtən – неоднородное фоновое событие, конструкция с saxət/sati/sa – краткое или среднее фоновое и предельное основное событие. На основе более детального рассмотрения полученных контекстов было установлено, что конструкция с pŏrajən не является семантически неспецифицированной, как она описана в литературе, а выражает конкретное значение одновременности с событием, характеризующим временной период. В свою очередь, конструкция с kŭtən задает неоднородный фон из исходно неоднородного события, тогда как в сочетании с однородными предполагает сознательное прерывание фонового события субъектом. Конструкции с măr(ən) и kŭtən, хотя практически не обнаруживают ограничений в сочетании с кратковременными событиями, уместны только лишь в случае «растягивания» данных событий во времени либо одновременности в более мелком масштабе. The article deals with participial temporal constructions with the meaning of simultaneity in the Kazym dialect of Northern Khanty. The richness and variety of the inventory of these constructions have been documented in a number of works. However, the existing descriptions do not clearly show their functioning and distribution. Therefore, this study aimed to describe the semantics of simultaneity constructions in more detail and to identify their characteristic features. Data for the study were collected during a field study in the village of Kazym in Khanty-Mansi Autonomous Okrug, Russia, by asking native speakers to complete stimulus contexts, the first part of which consisted of a dependent clause of each construction with a varying predicate. The questionnaire was based on a sample of 50 verbs of different aspect classes. Five constructions were selected for the study: one casemarked participle (locat","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2023-01-12","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"46949723","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}