Pub Date : 2022-04-25DOI: 10.23951/2307-6119-2022-1-56-77
Мария Юрьевна Пупынина, Дарья Дмитриевна Мордашова
Эта работа — третья из цикла статей, посвященных языковой ситуации в Колымско-Алазейской тундре, регионе интенсивных этнических и языковых контактов, в конце XIX — начале XX века. В центре этого исследования — тундренные юкагиры и тундренный юкагирский язык, контактировавший с чукотским, эвенским, якутским и русским языком. Изложение основных результатов предваряется кратким экскурсом в историю юкагиров в XVII–XIX вв., который показывает, что рассматриваемый регион стал контактным ареалом не ранее XVIII в. В статье на основе данных литературы и собственных полевых исследований рассмотрены основные контактные явления в тундренном юкагирском языке, обусловленные влиянием остальных языков Колымско-Алазейской тундры. Выявлено, что количество лексических заимствований в современный юкагирский язык минимально из чукотского (менее 5), из эвенского составляет около 50, из якутского более 60 и, наконец, из русского — более 150 слов. На основе источников (этнографической литературы, свидетельств очевидцев) в статье описываются социальные условия, сопровождавшие контакты между представителями различных народов Колымско-Алазейской тундры; эти данные сравниваются с данными о лингвистических свидетельствах контактов. Контакты с чукчами в Колымско-Алазейской тундре носят недавний характер, что объясняет небольшое количество заимствований в юкагирский. Напротив, брачные и соседские связи между юкагирами и эвенами были очень тесны (так, существовали смешанные эвено-юкагирские роды и скорее всего было распространено двуязычие). Связи между якутами и юкагирами носили в основном торговый характер (якуты обладали ценными продуктами коневодства и скотоводства). Контакты юкагиров с русскими очень древние и во многих случаях сопряжены с контролем русскими соблюдения государственных повинностей, что говорит об иерархическом характере этих контактов. Таким образом, исследование показывает, что большое количество заимствований может быть объяснено как многолетней историей и культурным смешением (эвены и юкагиры), так и иерархическим характером связей между контактирующими общностями (якуты и юкагиры, русские и юкагиры). This paper is the third one within the series of studies devoted to the linguistic situation in the Kolyma-Alazeia tundra, a region of intense ethnic and linguistic contacts, in the late 19th — early 20th centuries. The study focuses on Tundra Yukaghirs and the Tundra Yukaghir language, which was in contact with Chukchi, Even, Yakut and Russian. First, we provide a brief historical review on Yukaghirs in the 17–19th centuries, which shows that the region in question became a contact area only since the 18th century. Then, using the literature on the Yukaghir loanwords and our own field data, we consider the phenomena in Tundra Yukaghir that were caused by the influence of other languages of the Kolyma-Alazeia tundra. This overview displays that the number of lexical borrowings in the modern Yukaghir language is the lowest from Chukchi (less than 5), and co
这部作品是19世纪末20世纪初科利姆-阿拉齐苔原（Kolym-Alazei Tundra）语言状况的一系列文章中的第三篇。这项研究的重点是冻土尤卡吉尔语和冻土尤卡吉尔语，与楚科奇语、埃文语、雅库特语和俄语有联系。在介绍主要结果之前，简要地回顾了17-19世纪尤卡吉尔人的历史。这表明该地区直到18世纪才成为接触区。本文根据文献资料和自己的实地研究，探讨了尤卡吉尔苔原语系中受科利马-阿拉齐苔原语系其他语系影响的主要接触现象。结果表明，现代尤卡吉尔语的词汇借入量最少，从楚科奇语（少于5个），从埃文语借入约50个，从雅库特语借入60多个，最后从俄语借入150多个。本文根据资料来源（民族志文献、目击者证词）描述了科利马-阿拉齐苔原不同民族代表接触的社会条件；这些数据与语言接触证据进行了比较。与Kolyma Alazei苔原Chukcha的接触是最近的，这解释了Yukagirsky的借款很少。相反，尤卡吉尔人和埃文人之间的婚姻和邻里关系非常密切（例如，有埃文-尤卡吉尔混血儿，可能是双语）。雅库特人和尤卡吉尔人之间的关系主要是贸易性质的（雅库特人拥有宝贵的马匹和畜牧产品）。尤卡吉尔人与俄罗斯人的接触非常古老，在许多情况下与俄罗斯人对国家义务的遵守有关，这表明这种接触的等级性质。因此，这项研究表明，大量借款可以归因于多年的历史和文化融合（埃文和尤卡吉尔），以及接触社区（雅库特和尤卡吉尔，俄罗斯人和尤卡吉尔）之间的等级关系。This paper is the third one within the series of studies devoted to the linguistic situation in the Kolyma-Alazeia tundra, a region of intense ethnic and linguistic contacts, in the late 19th — early 20th centuries. The study focuses on Tundra Yukaghirs and the Tundra Yukaghir language, which was in contact with Chukchi, Even, Yakut and Russian. First, we provide a brief historical review on Yukaghirs in the 17–19th centuries, which shows that the region in question became a contact area only since the 18th century. Then, using the literature on the Yukaghir loanwords and our own field data, we consider the phenomena in Tundra Yukaghir that were caused by the influence of other languages of the Kolyma-Alazeia tundra. This overview displays that the number of lexical borrowings in the modern Yukaghir language is the lowest from Chukchi (less than 5), and comprises about 50 words from Even, more than 60 words from Yakut and, finally, more than 150 words from Russian. Based on the various sources (ethnographic literature, eyewitness accounts), we describe the social conditions that accompanied contacts between the representatives of various peoples in the Kolyma-Alazeia tundra. These data are compared with the data on linguistic evidence of the contacts. Contacts with Chukchis in the Kolyma-Alazeia tundra were quite recent, which explains the small number of borrowings in Yukaghir. On the contrary, marital and neighborly ties between Yukaghirs and Evens were very tight (for example, there were mixed Even-Yukaghir clans, and Even-Yukaghir bilingualism was most likely widespread). The relations between Yakuts and Yukaghirs were mainly of a commercial nature (Yakuts possessed valuable products of horse and cattle breeding). Contacts with Russians have ancient history, and in many cases they involved control over the state duties that was exercised by Russians, which indicates the hierarchical nature of these contacts. Thus, the study shows that a large number of borrowings can be explained both by the long-term history and cultural mixing (Evens and Yukaghirs), and the hierarchical nature of the relations between the communities in contact (Yakuts and Yukaghirs, Russians and Yukaghirs).
{"title":"EVIDENCE OF LANGUAGE CONTACT IN KOLYMA-ALAZEIA TUNDRA IN THE 19TH AND THE EARLY 20TH CENTURIES. TUNDRA YUKAGHIRS AND THEIR CONTACTS WITH THE NEIGHBOURS","authors":"Мария Юрьевна Пупынина, Дарья Дмитриевна Мордашова","doi":"10.23951/2307-6119-2022-1-56-77","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-1-56-77","url":null,"abstract":"Эта работа — третья из цикла статей, посвященных языковой ситуации в Колымско-Алазейской тундре, регионе интенсивных этнических и языковых контактов, в конце XIX — начале XX века. В центре этого исследования — тундренные юкагиры и тундренный юкагирский язык, контактировавший с чукотским, эвенским, якутским и русским языком. Изложение основных результатов предваряется кратким экскурсом в историю юкагиров в XVII–XIX вв., который показывает, что рассматриваемый регион стал контактным ареалом не ранее XVIII в. В статье на основе данных литературы и собственных полевых исследований рассмотрены основные контактные явления в тундренном юкагирском языке, обусловленные влиянием остальных языков Колымско-Алазейской тундры. Выявлено, что количество лексических заимствований в современный юкагирский язык минимально из чукотского (менее 5), из эвенского составляет около 50, из якутского более 60 и, наконец, из русского — более 150 слов. На основе источников (этнографической литературы, свидетельств очевидцев) в статье описываются социальные условия, сопровождавшие контакты между представителями различных народов Колымско-Алазейской тундры; эти данные сравниваются с данными о лингвистических свидетельствах контактов. Контакты с чукчами в Колымско-Алазейской тундре носят недавний характер, что объясняет небольшое количество заимствований в юкагирский. Напротив, брачные и соседские связи между юкагирами и эвенами были очень тесны (так, существовали смешанные эвено-юкагирские роды и скорее всего было распространено двуязычие). Связи между якутами и юкагирами носили в основном торговый характер (якуты обладали ценными продуктами коневодства и скотоводства). Контакты юкагиров с русскими очень древние и во многих случаях сопряжены с контролем русскими соблюдения государственных повинностей, что говорит об иерархическом характере этих контактов. Таким образом, исследование показывает, что большое количество заимствований может быть объяснено как многолетней историей и культурным смешением (эвены и юкагиры), так и иерархическим характером связей между контактирующими общностями (якуты и юкагиры, русские и юкагиры).\u0000 This paper is the third one within the series of studies devoted to the linguistic situation in the Kolyma-Alazeia tundra, a region of intense ethnic and linguistic contacts, in the late 19th — early 20th centuries. The study focuses on Tundra Yukaghirs and the Tundra Yukaghir language, which was in contact with Chukchi, Even, Yakut and Russian. First, we provide a brief historical review on Yukaghirs in the 17–19th centuries, which shows that the region in question became a contact area only since the 18th century. Then, using the literature on the Yukaghir loanwords and our own field data, we consider the phenomena in Tundra Yukaghir that were caused by the influence of other languages of the Kolyma-Alazeia tundra. This overview displays that the number of lexical borrowings in the modern Yukaghir language is the lowest from Chukchi (less than 5), and co","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2022-04-25","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"45770611","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2022-04-25DOI: 10.23951/2307-6119-2022-1-19-32
Елена Ермакова, Майя Владимировна Прокопова, Гузель Чахваровна Файзуллина
В ситуации глобального культурного нивелирования и повсеместных межэтнических конфликтов возникают задачи, связанные с формированием и сохранением национального самосознания как целого народа, так и отдельного человека. Особенно актуально рассмотрение данной проблемы в лингвокультурологическом поле гуманитарных исследований. Между тем, наименование народа, народности — один из факторов этнической идентичности человека. Этнонимы содержат «генетический код», позволяют обозначить определяющие национальные признаки, отличить «своих» от «чужих». Этноним сам по себе очень информативен, так как даёт возможность изучить пути исторической миграции этнического сообщества, его взаимодействие с культурой и языком народа-прародителя, культурные контакты с другими народами, указывает на род занятий, конфессиональную принадлежность представителей сообщества. Цель статьи — проанализировать формирование, функционирование и словообразовательный потенциал этнонимов бухарцы, сарты, называющих этносоциальную группу выходцев из Средней Азии, которые переселялись в Сибирь в конце XIV–XVIII веках и принимали активное участие в освоении этой большой и богатой на возможности территории. Пройдя сложный путь исторического развития, сибирские бухарцы со временем ассимилировались с местными народами, внеся существенный вклад в становление культуры тюркского населения Сибири и став значимым этническим компонентом в структуре этноса сибирских татар. Материалом для исследования послужили памятники деловой письменности XIX — начала XX века, включая метрические записи, документы переписи населения, служебную переписку, прошения и челобитные, документы по податям и сборам, записи по юридическим процедурам, указы, протоколы, рапорты, отчёты и прочее, в которых нашли отражение факты экономического, политического и культурного развития общины сибирских бухарцев. Источники представляют собой как официальные документы, имевшие обращение в делопроизводстве столичных министерств и департаментов, региональных приказов и отделов, так и рукописные записи, сделанные при мечетях на старотатарском языке арабской графикой. В качестве иллюстративного материала представлены записи полевых экспедиций авторов в сельские населенные пункты (2014–2021 гг.).Анализ содержательной стороны документов, с одной стороны, позволяет проследить пути формирования самоидентичности отдельной этнической общности, с другой — увидеть региональную специфику и определить языковой потенциал терминов-самонаименований. Этнонимы становятся базой для появления дериватов-новообразований: прозвищ, имен, патронимов, фамилий, топонимов.Для анализа ономастикона, представленного в статье, использовался описательный метод с применением его основных приемов: наблюдения, обобщения и классификации материала. Для семантической реконструкции был использован метод этимологического анализа с учетом фонетического и словообразовательного аспектов. Анализ формирования и становления этнонимов в регионе представляется актуальным, поскольку в н
{"title":"ETHNONYMS BUKHARIANS AND SARTS IN THE ETNONIMIKON OF TOBOLSK PROVINCE OF XIX — EARLY XX CENTURY","authors":"Елена Ермакова, Майя Владимировна Прокопова, Гузель Чахваровна Файзуллина","doi":"10.23951/2307-6119-2022-1-19-32","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-1-19-32","url":null,"abstract":"В ситуации глобального культурного нивелирования и повсеместных межэтнических конфликтов возникают задачи, связанные с формированием и сохранением национального самосознания как целого народа, так и отдельного человека. Особенно актуально рассмотрение данной проблемы в лингвокультурологическом поле гуманитарных исследований. Между тем, наименование народа, народности — один из факторов этнической идентичности человека. Этнонимы содержат «генетический код», позволяют обозначить определяющие национальные признаки, отличить «своих» от «чужих». Этноним сам по себе очень информативен, так как даёт возможность изучить пути исторической миграции этнического сообщества, его взаимодействие с культурой и языком народа-прародителя, культурные контакты с другими народами, указывает на род занятий, конфессиональную принадлежность представителей сообщества. Цель статьи — проанализировать формирование, функционирование и словообразовательный потенциал этнонимов бухарцы, сарты, называющих этносоциальную группу выходцев из Средней Азии, которые переселялись в Сибирь в конце XIV–XVIII веках и принимали активное участие в освоении этой большой и богатой на возможности территории. Пройдя сложный путь исторического развития, сибирские бухарцы со временем ассимилировались с местными народами, внеся существенный вклад в становление культуры тюркского населения Сибири и став значимым этническим компонентом в структуре этноса сибирских татар. Материалом для исследования послужили памятники деловой письменности XIX — начала XX века, включая метрические записи, документы переписи населения, служебную переписку, прошения и челобитные, документы по податям и сборам, записи по юридическим процедурам, указы, протоколы, рапорты, отчёты и прочее, в которых нашли отражение факты экономического, политического и культурного развития общины сибирских бухарцев. Источники представляют собой как официальные документы, имевшие обращение в делопроизводстве столичных министерств и департаментов, региональных приказов и отделов, так и рукописные записи, сделанные при мечетях на старотатарском языке арабской графикой. В качестве иллюстративного материала представлены записи полевых экспедиций авторов в сельские населенные пункты (2014–2021 гг.).Анализ содержательной стороны документов, с одной стороны, позволяет проследить пути формирования самоидентичности отдельной этнической общности, с другой — увидеть региональную специфику и определить языковой потенциал терминов-самонаименований. Этнонимы становятся базой для появления дериватов-новообразований: прозвищ, имен, патронимов, фамилий, топонимов.Для анализа ономастикона, представленного в статье, использовался описательный метод с применением его основных приемов: наблюдения, обобщения и классификации материала. Для семантической реконструкции был использован метод этимологического анализа с учетом фонетического и словообразовательного аспектов. Анализ формирования и становления этнонимов в регионе представляется актуальным, поскольку в н","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2022-04-25","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"43130390","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2022-04-25DOI: 10.23951/2307-6119-2022-1-157-171
Ирина Вячеславовна Пчеловодова, Николай Владимирович Анисимов, Екатерина Анатольевна Софронова
В статье рассматривается локальная музыкально-песенная традиция удмуртов Чаинского района Томской области, относящихся к сибирской группе удмуртов. Преобладающее большинство переселенцев в эти места составили выходцы из Шарканского района Удмуртской Республики. Оказавшись в Сибири в начале XX столетия, удмурты долгое время сохраняли свою самобытность в иноэтничном окружении. Но к началу XXI века их песенная традиция начала угасать под влиянием различных факторов. Цель статьи — анализ разножанровых песен переселенческой традиции удмуртов Томской области в их исторической динамике на материале экспедиций 1974, 2001, 2003 и 2006 гг. Методология продиктована поставленной задачей. В работе над материалом применяется филологический подход, который включает в себя сюжетно-тематический анализ поэтического текста. Для выявления общей картины песенной жанровой системы сибирских удмуртов были привлечены аналогичные жанры коренной традиции. Наибольшее количество зафиксированных песен обнаруживает самая ранняя экспедиция — это 7 обрядовых (свадебные, рекрутские) и 17 необрядовых песен (лирические и одна шуточная на русском языке). В то время как другими экспедициями записано по одному образцу свадебного напева (2001 и 2006 гг.) и гостевой застольной песни позднего формирования (2001, 2003, 2006 гг.), не зафиксированной в записях первой экспедиции. Последние поездки также обнаруживают меньшее количество песен необрядового пласта (3 песни в 2003 г. и 5 — в 2006 г.), но при этом они полностью совпадают с репертуаром ранней экспедиции. Большое число лирических песен, записанных в первой поездке, объяснимо состоянием тоски и утраты своей родины, потерями родителей и/или детей сибирскими удмуртами, так как многие не выдержали тяжелой дороги.Анализ поэтических текстов песен обеих традиций («чаинской» переселенческой и «шарканской» коренной) позволил обозначить основные мотивы: выявленный текст чаинского варианта сюан гур (свадебного напева родственников жениха) отражает более древние образы, связанные с природным, неокультуренным локусом; проводные напевы келись гур/сюан кырӟан в шарканских вариантах чаще исполняются с традиционным мотивом разлуки, в чаинских акцентируется мотив замужества поневоле. В текстах рекрутских напевов и лирических неприуроченных песен чаинской традиции усилена эмоциональная составляющая, что, видимо, напрямую связано с состоянием тоски сибирских удмуртов по своей малой Родине. The article deals with the local musical and song tradition of Udmurtsof Chainsky district of Tomsk region that belong to the Siberian group of Udmurts. The overwhelming majority of Udmurts migrated therefrom Sharkansky district. They moved to Siberia at the beginning of the 20th century and preserved their identity in a non-ethnic environment for a long time. Nevertheless, by the beginning of the 21st century their song tradition began to fade under the influence of various factors. The purpose of the article is to analyze different song genres of Udmurt people fro
本文考虑了托木斯克州恰因斯基区乌德穆尔特人的地方音乐和歌曲传统，属于西伯利亚乌德穆尔特人群体。在这些地方定居的大多数人来自乌德穆尔特共和国的Sharkan地区。20世纪初，乌德穆尔特人来到西伯利亚，在异族环境中保留了他们的身份。但到了21世纪初，由于各种因素，他们的音乐传统开始衰落。本文的目的是根据1974年、2001年、2003年和2006年探险的材料，分析托木斯克地区乌德穆尔特人移民传统的不同流派歌曲在其历史动态中的表现。方法是由任务决定的。这部作品采用了一种哲学方法，包括对诗歌文本的主题分析。为了揭示西伯利亚乌德穆尔特人歌曲流派体系的总体画面，类似的土著传统流派被吸引。最早的探险队发现了记录在案的歌曲数量最多的是7首仪式歌曲（婚礼、征兵歌曲）和17首非普通歌曲（抒情歌曲和1首俄语笑话歌曲）。其他探险队只记录了一首婚礼歌曲（2001年和2006年）和一首晚组建的客人招待歌（2001年、2003年、2006年），没有记录在第一次探险队的记录中。最近的旅行也发现了较少的非普通Plast歌曲（2003年3首，2006年5首），但它们与早期探险队的曲目完全吻合。在第一次旅行中录制的大量抒情歌曲可以解释为渴望和失去家园的状态，西伯利亚乌德穆尔特人失去父母和/或孩子，对这两种传统（“柴恩”移民和“沙尔坎”根）诗歌文本的分析揭示了主要的动机：柴恩变体（新郎亲属的婚礼歌曲）的歌词反映了与自然、新文化背景有关的更古老的图像；夏尔坎变体中的有线唱诗班古尔/玄基尔安更常以传统的离别主题为特色，而蔡恩斯基则强调强迫婚姻的主题。在招募歌曲的歌词和柴因斯基传统的抒情原著中，情感成分得到了加强，这显然与西伯利亚乌德穆尔特人对自己小家园的渴望状态直接相关。The article deals with the local musical and song tradition of Udmurtsof Chainsky district of Tomsk region that belong to the Siberian group of Udmurts. The overwhelming majority of Udmurts migrated therefrom Sharkansky district. They moved to Siberia at the beginning of the 20th century and preserved their identity in a non-ethnic environment for a long time. Nevertheless, by the beginning of the 21st century their song tradition began to fade under the influence of various factors. The purpose of the article is to analyze different song genres of Udmurt people from Tomsk region in their historical dynamics (expeditions of 1974, 2001, 2003, 2006).The main audiocollection of musical tradition ofthe Siberian Udmurts is stored in the Scientific Archive of the Udmurt Institute of History, Language and Literature of the Udmurt Federal Research Center of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences. It was gathered during expeditions of 1974 and 2006. The author of the article discovered new material — video recording of song tradition of examined territory. It allowed using more song samples.The methodology of the work is dictated by its task. The author uses a philological approach, which includes a plot-thematic analysis of the poetic text. Similar genres of the indigenous tradition were involved to identify the overall picture of the song genre system of the Siberian Udmurts.The earliest expedition found the largest number of recorded songs — there were 7 ritual (wedding, recruiting) and 17 non-ritual songs (lyrical and one comic song in Russian). The other expeditions recorded one sample of a wedding tune (2001 and 2006) and a guest song of late formation (2001, 2003, and 2006) that was not recorded before. Later trips also revealed a smaller number of non-ritual songs (3 songs in 2003 and 5 songs in 2006). However, they completely coincide with the repertoire of the earliest expedition. A large number of lyrical songs recorded during the first trip can be explained by the feelings of people: state of anguish and loss of their homeland, loss of parents and/or children (many people could not endure the way to Siberia).The analysis of the lyrics of both traditions (migrated “Chainsky” and native “Sharkan”) allowed us to identify t
{"title":"THE SONG TRADITION OFTHESIBERIAN UDMURTS IN HISTORICAL DYNAMICS (BASED ON EXPEDITION MATERIALS OF 1974, 2001, 2003, 2006)","authors":"Ирина Вячеславовна Пчеловодова, Николай Владимирович Анисимов, Екатерина Анатольевна Софронова","doi":"10.23951/2307-6119-2022-1-157-171","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2022-1-157-171","url":null,"abstract":"В статье рассматривается локальная музыкально-песенная традиция удмуртов Чаинского района Томской области, относящихся к сибирской группе удмуртов. Преобладающее большинство переселенцев в эти места составили выходцы из Шарканского района Удмуртской Республики. Оказавшись в Сибири в начале XX столетия, удмурты долгое время сохраняли свою самобытность в иноэтничном окружении. Но к началу XXI века их песенная традиция начала угасать под влиянием различных факторов. Цель статьи — анализ разножанровых песен переселенческой традиции удмуртов Томской области в их исторической динамике на материале экспедиций 1974, 2001, 2003 и 2006 гг. Методология продиктована поставленной задачей. В работе над материалом применяется филологический подход, который включает в себя сюжетно-тематический анализ поэтического текста. Для выявления общей картины песенной жанровой системы сибирских удмуртов были привлечены аналогичные жанры коренной традиции. Наибольшее количество зафиксированных песен обнаруживает самая ранняя экспедиция — это 7 обрядовых (свадебные, рекрутские) и 17 необрядовых песен (лирические и одна шуточная на русском языке). В то время как другими экспедициями записано по одному образцу свадебного напева (2001 и 2006 гг.) и гостевой застольной песни позднего формирования (2001, 2003, 2006 гг.), не зафиксированной в записях первой экспедиции. Последние поездки также обнаруживают меньшее количество песен необрядового пласта (3 песни в 2003 г. и 5 — в 2006 г.), но при этом они полностью совпадают с репертуаром ранней экспедиции. Большое число лирических песен, записанных в первой поездке, объяснимо состоянием тоски и утраты своей родины, потерями родителей и/или детей сибирскими удмуртами, так как многие не выдержали тяжелой дороги.Анализ поэтических текстов песен обеих традиций («чаинской» переселенческой и «шарканской» коренной) позволил обозначить основные мотивы: выявленный текст чаинского варианта сюан гур (свадебного напева родственников жениха) отражает более древние образы, связанные с природным, неокультуренным локусом; проводные напевы келись гур/сюан кырӟан в шарканских вариантах чаще исполняются с традиционным мотивом разлуки, в чаинских акцентируется мотив замужества поневоле. В текстах рекрутских напевов и лирических неприуроченных песен чаинской традиции усилена эмоциональная составляющая, что, видимо, напрямую связано с состоянием тоски сибирских удмуртов по своей малой Родине.\u0000 The article deals with the local musical and song tradition of Udmurtsof Chainsky district of Tomsk region that belong to the Siberian group of Udmurts. The overwhelming majority of Udmurts migrated therefrom Sharkansky district. They moved to Siberia at the beginning of the 20th century and preserved their identity in a non-ethnic environment for a long time. Nevertheless, by the beginning of the 21st century their song tradition began to fade under the influence of various factors. The purpose of the article is to analyze different song genres of Udmurt people fro","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":"1 1","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2022-04-25","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"41567950","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-32-46
Гарегин Суренович Вртанесян
Ороки — жители Сахалина, говорящие на одном из тунгусо-маньчжурских языков (южная группа), близкого к ульчскому и нанайскому. Не позднее конца XVII века они заселили Сахалин, практикуя транспортное оленеводство, в сочетании с охотой, рыболовством и добычей морского зверя. Цель работы, — анализ некоторых фактов, оказавшихся вне поля зрения предшественников. Это особый счет возраста оленей, который сближает их с восточными эвенами, структура календаря, имеющая аналогии с календарями амурских эвенков (название января), и с календарями орочей, ульчей и негидальцев (названия летних месяцев). Мозаичность ороков (субэтносы), наряду с особенностями природных условий острова и длительной изоляцией, обеспечили своеобразие космогонических представлений, пантеона, базовых ритуалов (летний медвежий праздник и др.). Выявлено существование названия северного оленя, в форме (ы,у,и)л(в/б)(э/е)л у коряков, юкагиров, чукчей, алеутов, чуванцев, северных хантов, тундровых ненцев с неизвестной этимологией (кроме ненецкого тундрового илебць — средство к жизни). Орокское название дикого оленя сиро можно связать с подготовкой к гону (обдирка рогов сирки / ситчи) взрослых самцов дикого оленя. Название домашнего оленя (ула/я) у ороков, ранее возводимое к понятию река (ул / уил), близко к алеутскому улинах, северохантыйскому ули и иле в тундровом диалекте юкагирского, могло быть заимствовано пра — «ороками» напрямую, или через промежуточную контактную группу, на Саяно-Алтае, или в процессе миграции на восток. Данные популяционной генетики, роднят их с этносами Саяно-Алтая (тувинцы-тоджинцы, тофалары и др.) практикующих до сих пор охоту, собирательство и кочевое транспортное оленеводство. Примерно близкий (и невысокий 11,5–17,4 %), уровень частотности «тунгусской» гаплогруппы С, у ороков, ульчей, удэгейцев, негидальцев, указывает, по-видимому, на малое участие эвенкиек в формировании мтДНК ороков (женский генофонд). Oroks are residents of Sakhalin who speak one of the Tungus-Manchu languages (southern group), close to Ulchi and Nanai. Since the end of the 16th century, they have inhabited Sakhalin, practicing transport reindeer husbandry, combined with hunting, fishing and hunting of sea animals. The purpose of this work is to analyze some facts that were out of the field of view of their predecessors. This is a special account of the age of deer, which brings them closer to the Eastern evens, a calendar structure that has analogies with the calendars of the Amur Evenks (the name of January), and with the calendars of the Orochi, Ulchi and Negidals (the names of the summer months). Mosaic Oroks (subethnoses), along with the peculiarities of the island's natural conditions and long-term isolation, provided the uniqueness of cosmogonic representations, Pantheon, basic rituals (summer bear festival, etc.). The existence of the name of the reindeer, in the form *(I, u,e)l(v/b) (э/e)l in Koryaks, Yukagirы, Chukchis, Aleuts, Chuvans, Northern Khants, tundra Nenets with unknown et
奥罗克人是萨哈林人，讲通古斯-满洲语之一（南部群体），靠近乌尔奇语和纳奈语。在17世纪末，他们定居在萨哈林，从事运输驯鹿养殖，并与狩猎、捕鱼和捕获海兽相结合。这项工作的目的是分析前任所忽视的一些事实。这是一个特殊的鹿年龄计数，使它们更接近东部埃文，日历结构类似于阿穆尔埃文日历（1月的名称）和奥罗查日历，乌尔奇日历和内吉达尔斯日历（夏季的名称）。奥罗克人（亚民族）的马赛克性质，加上岛上自然条件的特殊性和长期的孤立，提供了独特的宇宙起源概念、万神殿、基本仪式（夏季熊节等）。在科里亚人、尤卡吉尔人、楚克人、阿留申人、楚万人、北方亨特人中，以（s、u、i）l（v/b）（e/e）l的形式，揭示了驯鹿名称的存在。未知词源的涅涅茨冻原（除了涅涅茨冻原Ilebtsi是一种生活手段）。兽人对野鹿西罗的称呼可能与成年雄鹿的狩猎准备有关。驯鹿的名字（UL/I）来自奥罗克人，以前被称为河流（UL/UIL），靠近阿留申乌林、北汉蒂乌利和尤卡吉尔苔原方言中的Il，可以直接或通过中间联系小组在萨扬阿尔泰或在向东迁移的过程中借用。人口遗传学数据将他们与萨亚诺阿尔泰民族（图瓦-托贾人、托法拉人等）联系起来，他们仍然从事狩猎、采集和游牧驯鹿养殖。在奥罗克人、乌尔奇人、乌德盖人和非基达尔人中，“通古斯”单倍型C的频率水平接近（低11.5-17.4%），似乎表明埃文基克人很少参与奥罗克人MtDNA（女性基因库）的形成。Oroks are residents of Sakhalin who speak one of the Tungus-Manchu languages (southern group), close to Ulchi and Nanai. Since the end of the 16th century, they have inhabited Sakhalin, practicing transport reindeer husbandry, combined with hunting, fishing and hunting of sea animals. The purpose of this work is to analyze some facts that were out of the field of view of their predecessors. This is a special account of the age of deer, which brings them closer to the Eastern evens, a calendar structure that has analogies with the calendars of the Amur Evenks (the name of January), and with the calendars of the Orochi, Ulchi and Negidals (the names of the summer months). Mosaic oroks（subethnoses），along with the peculiarities of the island's natural conditions and long-term isolation，provided the uniqueness of cosmogonic representations，pantheon，basic rituals（summer bear festival，etc.）.The existence of the name of the Reindeer，in the form*（i，u，e）l（v/b）（e）l in Koryaks，Yukagir，Chukchis，Aleuts，Chuvans，Northern Khants，Tundra Nenets with unknown etymology（except for the Nenets Tundra Ilebts-a means to life）.The name of the Wild Deer Siro can be associated with the preparation for the rut（stripping the horns of Sirki/sitché）of adult male Wild Deer.The name of the domestic deer (ula / ylja) among the Oroks, previously raised to the concept of river (ul / uil), close to the Aleutian ulinakh, North Khanty uli and Il in the tundra dialect of Yukagir, could be borrowed by the Oroks directly, or through an intermediate contact group. Data from population genetics make them related to the ethnic groups of the Sayano-Altai (tuvians-todzhins, tofalars, etc.) who still practice hunting, gathering, and nomadic transport reindeer husbandry. The approximately close (and low) frequency level of Tungusian haplogroup C in Oroks, Ulchi, Udege, and Negidals (frequency within 11.5–17.4%) seems to indicate a small participation of Evenki in the formation of mt DNA of Oroks (female gene pool).
{"title":"OROK OR ULTA: NOTES TO THE ETHNONYM AND ETHNOGENESIS","authors":"Гарегин Суренович Вртанесян","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-32-46","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-32-46","url":null,"abstract":"Ороки — жители Сахалина, говорящие на одном из тунгусо-маньчжурских языков (южная группа), близкого к ульчскому и нанайскому. Не позднее конца XVII века они заселили Сахалин, практикуя транспортное оленеводство, в сочетании с охотой, рыболовством и добычей морского зверя. Цель работы, — анализ некоторых фактов, оказавшихся вне поля зрения предшественников. Это особый счет возраста оленей, который сближает их с восточными эвенами, структура календаря, имеющая аналогии с календарями амурских эвенков (название января), и с календарями орочей, ульчей и негидальцев (названия летних месяцев). Мозаичность ороков (субэтносы), наряду с особенностями природных условий острова и длительной изоляцией, обеспечили своеобразие космогонических представлений, пантеона, базовых ритуалов (летний медвежий праздник и др.). Выявлено существование названия северного оленя, в форме (ы,у,и)л(в/б)(э/е)л у коряков, юкагиров, чукчей, алеутов, чуванцев, северных хантов, тундровых ненцев с неизвестной этимологией (кроме ненецкого тундрового илебць — средство к жизни). Орокское название дикого оленя сиро можно связать с подготовкой к гону (обдирка рогов сирки / ситчи) взрослых самцов дикого оленя. Название домашнего оленя (ула/я) у ороков, ранее возводимое к понятию река (ул / уил), близко к алеутскому улинах, северохантыйскому ули и иле в тундровом диалекте юкагирского, могло быть заимствовано пра — «ороками» напрямую, или через промежуточную контактную группу, на Саяно-Алтае, или в процессе миграции на восток. Данные популяционной генетики, роднят их с этносами Саяно-Алтая (тувинцы-тоджинцы, тофалары и др.) практикующих до сих пор охоту, собирательство и кочевое транспортное оленеводство. Примерно близкий (и невысокий 11,5–17,4 %), уровень частотности «тунгусской» гаплогруппы С, у ороков, ульчей, удэгейцев, негидальцев, указывает, по-видимому, на малое участие эвенкиек в формировании мтДНК ороков (женский генофонд).\u0000 Oroks are residents of Sakhalin who speak one of the Tungus-Manchu languages (southern group), close to Ulchi and Nanai. Since the end of the 16th century, they have inhabited Sakhalin, practicing transport reindeer husbandry, combined with hunting, fishing and hunting of sea animals. The purpose of this work is to analyze some facts that were out of the field of view of their predecessors. This is a special account of the age of deer, which brings them closer to the Eastern evens, a calendar structure that has analogies with the calendars of the Amur Evenks (the name of January), and with the calendars of the Orochi, Ulchi and Negidals (the names of the summer months). Mosaic Oroks (subethnoses), along with the peculiarities of the island's natural conditions and long-term isolation, provided the uniqueness of cosmogonic representations, Pantheon, basic rituals (summer bear festival, etc.). The existence of the name of the reindeer, in the form *(I, u,e)l(v/b) (э/e)l in Koryaks, Yukagirы, Chukchis, Aleuts, Chuvans, Northern Khants, tundra Nenets with unknown et","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"45042988","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-88-101
Юлия Вячеславовна Синицына
Статья посвящена моделям полисемии суффикса la в горномарийском языке. Основное значение данного суффикса — маркирование стандарта сравнения в симилятивных конструкциях. В статье рассматриваются такие значения суффикса, как маркер глоттонимов, маркер актанта при глаголе madaš ‘играть’, маркер обменного эквивалента, маркер приблизительной локализации. Помимо типологически ожидаемых моделей полисемии (как, например, маркер глоттонимов или маркер актанта при глаголах čučaš ‘казаться’, kajaš ‘быть видимым, казаться’), горномарийский симилятивный маркер la имеет менее изученные в типологическом плане функции — например, маркер актанта при глаголе madaš ‘играть’. Предыдущие исследования показали, что la может иметь разные морфосинтаксические ограничения в зависимости от контекста. В статье приводятся существующие ограничения для не рассматриваемых ранее контекстов употребления. Так, маркируя глоттоним или актант при глаголе madaš ‘играть’, la имеет более ограниченную морфосинтаксическую дистрибуцию по сравнению с симилятивными конструкциями и конструкциями с глаголами типа čučaš ‘казаться’. Еще одно употребление la — с локативными выражениями в качестве маркера приблизительной локализации. В этой функции la присоединяется к именной группе, оформленной одним из локативных падежей, а также к послеложной группе с пространственным послелогом или к наречию, сохраняющему в своем составе старые формы локативных падежей. Согласно нашим данным, полученным в ходе опроса носителей, la может присоединяться ко всем трем локативным падежам, а не только к иллативу, как это отмечается в грамматиках. Однако сочетание la с инессивом и лативом, в отличие от иллатива, грамматично только для имен с пространственной семантикой. Помимо этого, в статье анализируется описанная сеть полисемии: обсуждается возможность развития рассматриваемых функций маркера из симилятивного значения, распространившегося из симилятивных конструкций на остальные контексты. This article discusses the polysemy models of the Hill Mari suffix la, which main meaning is marking the standard of comparison in similative constructions: glottonym marker, marker of the actant in constructions with the verb madaš ‘play’, marker of the approximate localization. In addition to the typologically expected patterns of polysemy (for example, the marker of glottonyms or the complementizer marker in constructions with the verbs čučaš ‘seem’, kajaš ‘be seen, seem’), the Hill Mari similative marker la has some functions that are less studied from typological perspective. Previous research has shown that la can have different morphosyntactic restrictions depending on the context. The article presents the restrictions for contexts of la that were not studied previously in a proper way. Thus, when used as a glottonym marker or as a marker of an actant in constructions with the verb madaš ‘play’, la has a more limited morphosyntactic distribution compared to similative constructions and constructions with verbs like čuča
{"title":"POLYSEMY PATTERNS OF THE SIMILATIVE SUFFIX -LA IN HILL MARI","authors":"Юлия Вячеславовна Синицына","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-88-101","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-88-101","url":null,"abstract":"Статья посвящена моделям полисемии суффикса la в горномарийском языке. Основное значение данного суффикса — маркирование стандарта сравнения в симилятивных конструкциях. В статье рассматриваются такие значения суффикса, как маркер глоттонимов, маркер актанта при глаголе madaš ‘играть’, маркер обменного эквивалента, маркер приблизительной локализации. Помимо типологически ожидаемых моделей полисемии (как, например, маркер глоттонимов или маркер актанта при глаголах čučaš ‘казаться’, kajaš ‘быть видимым, казаться’), горномарийский симилятивный маркер la имеет менее изученные в типологическом плане функции — например, маркер актанта при глаголе madaš ‘играть’. Предыдущие исследования показали, что la может иметь разные морфосинтаксические ограничения в зависимости от контекста. В статье приводятся существующие ограничения для не рассматриваемых ранее контекстов употребления. Так, маркируя глоттоним или актант при глаголе madaš ‘играть’, la имеет более ограниченную морфосинтаксическую дистрибуцию по сравнению с симилятивными конструкциями и конструкциями с глаголами типа čučaš ‘казаться’. Еще одно употребление la — с локативными выражениями в качестве маркера приблизительной локализации. В этой функции la присоединяется к именной группе, оформленной одним из локативных падежей, а также к послеложной группе с пространственным послелогом или к наречию, сохраняющему в своем составе старые формы локативных падежей. Согласно нашим данным, полученным в ходе опроса носителей, la может присоединяться ко всем трем локативным падежам, а не только к иллативу, как это отмечается в грамматиках. Однако сочетание la с инессивом и лативом, в отличие от иллатива, грамматично только для имен с пространственной семантикой. Помимо этого, в статье анализируется описанная сеть полисемии: обсуждается возможность развития рассматриваемых функций маркера из симилятивного значения, распространившегося из симилятивных конструкций на остальные контексты.\u0000 This article discusses the polysemy models of the Hill Mari suffix la, which main meaning is marking the standard of comparison in similative constructions: glottonym marker, marker of the actant in constructions with the verb madaš ‘play’, marker of the approximate localization. In addition to the typologically expected patterns of polysemy (for example, the marker of glottonyms or the complementizer marker in constructions with the verbs čučaš ‘seem’, kajaš ‘be seen, seem’), the Hill Mari similative marker la has some functions that are less studied from typological perspective. Previous research has shown that la can have different morphosyntactic restrictions depending on the context. The article presents the restrictions for contexts of la that were not studied previously in a proper way. Thus, when used as a glottonym marker or as a marker of an actant in constructions with the verb madaš ‘play’, la has a more limited morphosyntactic distribution compared to similative constructions and constructions with verbs like čuča","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"44415832","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-180-188
Резида Ахметьяновна Сулейманова
Статья посвящена изучению башкирских фамилий, восходящих к древним охранительным (апотропеическим) личным именам, призванным отвратить «злые силы» от новорожденного, вышедшим из употребления и отсутствующим в современном башкирском именнике. Основным источником данного исследования послужили башкирские фамилии, зафиксированные в сборнике документов «Формулярные списки о службе чиновников Башкирско-мещерякского войска за 1836–1842 годы», вышедшем в двух книгах (2012, 2014 гг.), в которых опубликованы документы второй четверти XIX в., в первую очередь, формулярные списки чиновников Башкирско-мещерякского войска. Сравнительно-историческое исследование значений отдельных личных имен на общетюркском фоне проводилось с опорой на данные, извлеченные из «Древнетюркского словаря» и «Башкирских шэжэрэ» Р. Г. Кузеева. На основе трудов этнокультурной направленности не только в области тюркских народов, но и восточных славян, было установлено, что происхождение многих охранительных имен связано с обрядом купли-продажи ребенка, в частности, это имена на основе лексем һатыу ‘продавать’, түләү ‘платить’, табыу ‘находить’, ҡал в значении ‘(этот) не умер, остался’, торһон, в которую вложено значение йәшәһен, үлмәһен ‘пусть живет, останется’, туҡта ‘стой, остановись’. Защищенным, по мнению древних башкир, считался и тот ребенок, который, по условиям старинного обряда, пролежал в собачьей конуре рядом с ее хозяином и был наречен именем, содержащим в своей основе лексему эт ‘собака’. Защитными силами, по мнению древних башкир, обладали также и названия камней и минералов, такие как, алтын ‘золото’, көмөш ‘серебро’, булат ‘булат’ и, конечно же, тимер ‘железо’, на которое обменивали ребенка во время мнимой купли-продажи. В целях защиты от злых сил у древних башкир существовала также традиция нарекания ребенка плохим именем (к примеру, Бузук, Яманбай и т. д.). В особую группу выделяются и охранительные личные имена с компонентом иш ‘пара, чета’, которым нарекали детей, если предыдущие их братья либо сестры не выживали. Все рассмотренные нами охранительные личные имена, являющиеся отражением обряда купли-продажи младенца, а также веры народа в силу слова, в настоящее время бытуют в основном лишь в фамилиях. The article is devoted to the study of Bashkir surnames that go back to the ancient protective (apotropic) personal names, designed to ward off "evil forces" from a newborn, which are obsolete and absent in the modern Bashkir name list. The main source of this study was the Bashkir surnames recorded in the collection of documents "Formulary lists on the service of officials of the Bashkir-Meshcheryak army for 1836-1842", published in two books (2012, 2014), in which documents of the second quarter of the 19th century were published. , first of all, formular lists of officials of the Bashkir-Meshcheryak army. A comparative-historical study of the meanings of individual personal names against the general Turkic background was carried out based on data extracted from th
本文致力于研究巴什基尔人的姓氏，这些姓氏可以追溯到古老的保护性（后验性）名字，旨在防止新生儿的“邪恶力量”，新生儿已经过时，在现代巴什基尔命名法中缺失。这项研究的主要来源是巴什基尔人的名字，这些名字出现在《1836-1842年巴什基尔-梅什切里亚克军队官员服役表格清单》中，该清单收录在两本书（2012年、2014年）中，其中出版了19世纪第二季度的文件。首先是巴什基尔-梅什切雷克军队官员的表格列表。根据《古突厥词典》和《巴什基尔谢勒》中的数据，对整个突厥背景下个人名字的含义进行了比较历史研究。G.库泽娃。根据突厥人和东斯拉夫人的民族文化方向工作，发现许多保护性名字的起源与买卖儿童的仪式有关，特别是这些名字是基于哈图“出售”、图拉“支付”、塔布“发现”、意为“没有死，留下”的“塔尔”等词。“让他活着，让他活着，让他活着，让他活着，让他活着，让他停下来。”根据古代巴什基尔人的说法，被保护的孩子，根据古代仪式的条件，躺在狗的小屋里，靠近主人，被称为一个名字，其中包含了词素eth“狗”。根据古代巴什基尔人的说法，石头和矿物的名字也有防御力，如阿尔金“黄金”、克什“银”、布拉特“布拉特”，当然还有蒂默“铁”，这是在虚构的买卖中交换的孩子。为了保护自己免受邪恶势力的侵害，古代巴什基尔人也有给孩子起坏名字的传统（例如，布祖克、亚曼拜等）。在一个特殊的群体中，还有带有“夫妇”成分的保护性个人名字，如果他们以前的兄弟姐妹没有幸存下来，他们会给孩子起坏名字。所有我们考虑的保护性个人名字，反映了婴儿买卖的仪式，以及人们对话语力量的信仰，现在主要只存在于姓氏中。The article is devoted to the study of Bashkir surnames that go back to the ancient protective (apotropic) personal names, designed to ward off "evil forces" from a newborn, which are obsolete and absent in the modern Bashkir name list. The main source of this study was the Bashkir surnames recorded in the collection of documents "Formulary lists on the service of officials of the Bashkir-Meshcheryak army for 1836-1842", published in two books (2012, 2014), in which documents of the second quarter of the 19th century were published. , first of all, formular lists of officials of the Bashkir-Meshcheryak army. A comparative-historical study of the meanings of individual personal names against the general Turkic background was carried out based on data extracted from the “Ancient Turkic dictionary” and “Bashkir shezhere” by R. G. Kuzeeva. On the basis of ethnocultural works not only in the field of the Turkic peoples，but also of the eastern slavs，it was established that the origin of many protective names is associated with the ritual of buying and selling a child，in particular，these are names based on the lexemes Katyu‘sell’，Túláú‘pay’，Tabyu‘find’，al in the meaning’（this）did not die，remained’，tor，on，in which the meaning of Ysháhen is embedded，Lmán‘let him live，stay’，Tuҡ“停止，停止”。Protected, according to the ancient Bashkirs, was considered the child who, according to the terms of the old rite, lay in a dog kennel next to its owner and was named with a name containing the lexeme et ‘dog’. The names of stones and minerals，such as altyn‘gold’，kөmөsh‘silver’，bulat‘bulat’and，of course，timer‘iron’，for which the child was exchanged during the imaginary purchase and sale.In order to protect against evil forces, the ancient Bashkirs also had a tradition of criticizing a child with a bad name (for example, Buzuk, Yamanbai, etc.). Protective personal names with the ish ‘couple, couple’ component, which were given to children if their previous brothers or sisters did not survive, also stand out in a special group. All the protective personal names we have considered, which are a reflection of the ceremony of buying and selling a baby, as well as the people's belief in the power of the word, are currently mainly found in surnames.
{"title":"BASHKIR FAMILY NAMES ONYMS FORMED FROM APOTROPEIC PERSONAL NAMES","authors":"Резида Ахметьяновна Сулейманова","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-180-188","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-180-188","url":null,"abstract":"Статья посвящена изучению башкирских фамилий, восходящих к древним охранительным (апотропеическим) личным именам, призванным отвратить «злые силы» от новорожденного, вышедшим из употребления и отсутствующим в современном башкирском именнике. Основным источником данного исследования послужили башкирские фамилии, зафиксированные в сборнике документов «Формулярные списки о службе чиновников Башкирско-мещерякского войска за 1836–1842 годы», вышедшем в двух книгах (2012, 2014 гг.), в которых опубликованы документы второй четверти XIX в., в первую очередь, формулярные списки чиновников Башкирско-мещерякского войска. Сравнительно-историческое исследование значений отдельных личных имен на общетюркском фоне проводилось с опорой на данные, извлеченные из «Древнетюркского словаря» и «Башкирских шэжэрэ» Р. Г. Кузеева. На основе трудов этнокультурной направленности не только в области тюркских народов, но и восточных славян, было установлено, что происхождение многих охранительных имен связано с обрядом купли-продажи ребенка, в частности, это имена на основе лексем һатыу ‘продавать’, түләү ‘платить’, табыу ‘находить’, ҡал в значении ‘(этот) не умер, остался’, торһон, в которую вложено значение йәшәһен, үлмәһен ‘пусть живет, останется’, туҡта ‘стой, остановись’. Защищенным, по мнению древних башкир, считался и тот ребенок, который, по условиям старинного обряда, пролежал в собачьей конуре рядом с ее хозяином и был наречен именем, содержащим в своей основе лексему эт ‘собака’. Защитными силами, по мнению древних башкир, обладали также и названия камней и минералов, такие как, алтын ‘золото’, көмөш ‘серебро’, булат ‘булат’ и, конечно же, тимер ‘железо’, на которое обменивали ребенка во время мнимой купли-продажи. В целях защиты от злых сил у древних башкир существовала также традиция нарекания ребенка плохим именем (к примеру, Бузук, Яманбай и т. д.). В особую группу выделяются и охранительные личные имена с компонентом иш ‘пара, чета’, которым нарекали детей, если предыдущие их братья либо сестры не выживали. Все рассмотренные нами охранительные личные имена, являющиеся отражением обряда купли-продажи младенца, а также веры народа в силу слова, в настоящее время бытуют в основном лишь в фамилиях.\u0000 The article is devoted to the study of Bashkir surnames that go back to the ancient protective (apotropic) personal names, designed to ward off \"evil forces\" from a newborn, which are obsolete and absent in the modern Bashkir name list. The main source of this study was the Bashkir surnames recorded in the collection of documents \"Formulary lists on the service of officials of the Bashkir-Meshcheryak army for 1836-1842\", published in two books (2012, 2014), in which documents of the second quarter of the 19th century were published. , first of all, formular lists of officials of the Bashkir-Meshcheryak army. A comparative-historical study of the meanings of individual personal names against the general Turkic background was carried out based on data extracted from th","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"47973601","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-9-31
Влада Вячеславовна Баранова, Максим Леонидович Федотов, Софья Алексеевна Оскольская
Статья посвящена способам выражения отсутствия или неучастия/невовлеченности в (малокарачкинском = пошкартском) чувашском и (кубалякском) башкирском, двух тюркских языках Волго-Камского языкового союза. Данные были собраны в ходе экспедиций в респ. Башкортостан (2011–2016 гг.) и Чувашскую респ. (2017–2019 гг.). Кроме того, мы также привлекаем данные татарского языка, взятые из имеющихся грамматик, словарей и корпусов. Представленные данные показывают, что в чувашском, башкирском и татарском языках используются очень похожие наборы показателей отсутствия или невовлеченности участника. В каждом языке один из показателей (чувашский ɕok, башкирский juq, татарский juk) представляет собой отрицательную экзистенциальную/посессивную связку, а другой (чувашский -SƏr, башкирский -hEð, татарский -sEz) функционирует как каритивный (абессивный) суффикс. Эти показатели когнатны друг другу во всех трёх языках. Эти показатели также имеют очень похожие наборы основных синтаксических позиций и семантических функций. Синтаксически, связки образуют отдельные клаузы и чаще всего употребляются как предикаты независимых клауз. Каритивные показатели могут занимать различные синтаксические позиции: атрибутивную, обстоятельственную, депиктивную и предикативную (где они конкурируют со связками). С точки зрения семантики, связки выражают ожидаемые значения показателей экзистенциального отрицания: собственно экзистенциальное отрицание, презентативное локативное отрицание, отрицание разных типов обладания, ответная реплика ‘нет’. Каритивные показатели выражают основные каритивные значения: невовлеченность или отсутствие спутника, инструмента, разных типов обладаемого (легального или временного, части тела, родственника, параметра и др.). Интересно отметить, что дистрибуция утвердительных коррелятов каритивных показателей также практически одинакова в башкирском, чувашском и татарском, хотя инструментально-комитативные показатели имеют разный морфосинтаксический статус: чувашский суффикс -PA(lA) против башкирского и татарского послелогов menæn и belæn. Однако между этими тремя системами есть и ряд различий. Во-первых, рассматриваемые показатели могут использоваться в составе более крупных конструкций, которые различаются в чувашском, башкирском и татарском языках. Так, башкирская связка juq, как и татарская juk, сочетается с причастной формой (на -Gan) в эксперицениальных контекстах, в отличие от чувашской ɕok. Связка ɕok в чувашском может использоваться с инфинитивом (на -mA) для выражения невозможности, что не засвидетельствовано для башкирского и татарского. Кроме того, только в чувашском имеется сложная форма, сочетающая инфинитив (на -mA) с каритивным маркером -SƏr, которая функционирует как «отрицательное деепричастие». В чувашском имеется конструкция исключения, включающая показатель каритива: -SƏr poɕnʲa, в то время как в башкирском и татарском когнатные эксептивные послелоги baʃqa/baʃka управляют аблативом. Чувашский показатель ɕok и татарский показатель juk могут ис
这篇文章是关于切瓦什语和巴什基尔语的表达，这两种突厥语是伏尔加语联盟的两种语言。这些数据是在rsp的一次探险中收集的。巴什科尔托斯坦(2011 - 2016)和切瓦什摔跤。(2017 - 2019)。此外，我们还从现有的语法、字典和语料库中提取鞑靼语数据。提交的数据显示，在楚瓦什语、巴什基尔语和鞑靼语中，参与者缺乏或不参与的指标非常相似。每种语言指标之一(楚瓦什ɕok,巴什基尔juq鞑靼juk)代表阴性生存/посессивн韧带,而其他(楚瓦什巴什基尔- hEðr - SƏ,鞑靼sEz)功能作为каритивн(абессивн)后缀。这些数字在三种语言中都是相等的。这些指标也有非常相似的基本句法和语义函数集。从语法上讲，韧带形成单独的云，通常被用作独立云的序言。基准值可能具有不同的句法位置:属性、环境、解析和谓词(它们与韧带相互竞争)。语义上，韧带表示存在否定指标的预期值:实际存在否定、表示局部否定、否认不同类型的占有，答案是否定的。卡里姆指标显示了基本的卡里值:不参与或缺乏卫星、工具、不同类型的拥有(合法或暂时的)、身体部位、亲属、参数等。有趣的是，在巴什基尔语、丘什基语和鞑靼语中，肯定相关的发行量也几乎相同，尽管工具语义上的发行量各不相同:丘什基语后发(lA)与巴什基尔语和鞑靼语后发学家men n和bel n。然而，这三个系统之间有一些差异。首先，这些指标可以用在更大的结构中，这些结构在楚瓦什语、巴什基尔语和鞑靼语中有所不同。巴什基尔juq韧带,鞑靼juk融合和参与形式(Gan)上эксперицениальнchuvashɕ好不同上下文。韧带ɕ好楚瓦什可以使用不定式(- mA)来表达不可能不是巴什基尔和鞑靼人的见证。此外,只有在楚瓦什有复杂的形式,结合定式(mA)和r - SƏкаритивн标记的功能为“负деепричаст”。楚瓦什有例外,包括指标каритив设计:r - SƏpoɕnʲa,则在巴什基尔和鞑靼когнатнэксептивн人称序ba baʃ/ʃqa ka经理аблатив。楚瓦什指标ɕok和鞑靼juk指标可以使用无明确限定性下属表情,巴什基尔juq指标则在这种情况下需要额外的辅助动词。楚瓦什каритивн指标r - SƏ展现最падежн性质不同:巴什基尔- hEð和鞑靼sEz和посессивн指标,它可以结合,拼写和这些指标可能具有名词作为根据。丘什基语和鞑靼语的表现也类似于巴什基尔语，因为与巴什基尔语不同的是，词汇形式可能有个人代词作为成瘾者。因此，这三种突厥语语言都有类似的表达方式，表达了参与者的缺席或不参与。它们的区别在于鞑靼语在丘瓦什基和巴什基尔语之间处于中间位置的一系列参数。这与三种语言的地理位置一致:西部是楚瓦什语，北部是巴什基尔语，中间是鞑靼语。《速率与非速率》(Maloye Karachkino = Poshkart) Bashkir，《Volga-Kama拼字游戏》的两个土耳其语。Bashkortostan(2011 - 2016)和Chuvash Republic(2017 - 2019)中的数据集。Additionally，我们从存在文献、dictionaries和公司(以及来自原始speakers的一些特性)中获取数据。最杰出的数据是Chuvash, Bashkir，和Tatar使用的标记标记标记或非初始值。池language, one of the markers In (Chuvashɕok, Bashkir juq, Tatar juk) can be described as a阴性existential / possessive copula another one (Chuvash SƏr, Bashkir - hEðTatar sEz) * as a caritive (abessive suffix)。他们是三个语言中的另一个。有了这些标记，他们就有了基准syntacic positions和semantic functions。 从句法上讲，连词构成单独的分句，通常作为独立分句的谓语出现。谓语标记可以用在不同的句法位置:定语、状语、描述语或谓语(它们与连词竞争)。从语义上讲，连词表达了消极存在的预期意义:存在否定固有、表征位置否定、各种类型占有的否定和“不”回答。情感标记表达了基本的情感含义:没有伴侣、没有乐器、没有各种类型的所有人(合法和临时所有人、身体部位、亲属、参数等)。有趣的是，在巴什基尔语、楚瓦什语和鞑靼语中，肯定性标记的对应词的分布几乎是相同的，尽管这些交换-工具标记具有不同的形态句法性质:楚瓦什语后缀-PA(lA)与巴什基尔语和鞑靼语后置menæn和belæn。然而，这三种系统之间存在许多差异。首先，在丘瓦什语、巴什基尔语和鞑靼语中，这些标记物可以作为较大结构的一部分使用。在经验语境中，巴什基尔语的copula juq可以与分词形式(在-GAn中)结合，以及鞑靼语的copula juk，但Chuvash语的copula huk不能。楚瓦什语中的连词[k]可以与-mA中的不定式连用来表示不可能，但在巴什基尔语和鞑靼语中没有这种情况。此外，只有Chuvash有一个复杂的动词形式，将不定式(-mA)与作为“否定转换”的动词标记-SƏr结合在一起。楚瓦什语有一个例外结构，它包括了动词标记:-SƏr po * n * a，而在巴什基尔语和鞑靼语中，同源例外后置ba * qa/ba * ka与烧蚀标记一起使用。楚瓦什语和鞑靼语的标记语[k]和[k]可以用作定语而不需要明显的从属标记，而巴什基尔语的标记语[q]在这种语境中需要一个额外的助动词。Chuvash标记-SƏr显示了大小写标记的大部分特征:与Bashkir标记-hEð和鞑靼标记-sEz不同，它可以与所有格标记结合使用，并且该标记可以将名词作为从属词。丘瓦什语标记和鞑靼语标记的相似之处在于，与巴什基尔语标记不同，它们的词形可以有人称代词作为从属关系。总的来说，伏尔加-卡马语的所有三种突厥语都有类似的系统来表达参与者的缺席或不参与。他们只是在一些细节上有所不同，其中鞑靼人处于楚瓦什和巴什基尔之间的中间位置。这与三种语言的地理分布是一致的:楚瓦什语在西部，巴什基尔语在北部，鞑靼语在两者之间。
{"title":"EXPRESSING ABSENCE IN THE TURKIC LANGUAGES OF THE VOLGA-KAMA SPRACHBUND: CHUVASH AND BASHKIR","authors":"Влада Вячеславовна Баранова, Максим Леонидович Федотов, Софья Алексеевна Оскольская","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-9-31","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-9-31","url":null,"abstract":"Статья посвящена способам выражения отсутствия или неучастия/невовлеченности в (малокарачкинском = пошкартском) чувашском и (кубалякском) башкирском, двух тюркских языках Волго-Камского языкового союза. Данные были собраны в ходе экспедиций в респ. Башкортостан (2011–2016 гг.) и Чувашскую респ. (2017–2019 гг.). Кроме того, мы также привлекаем данные татарского языка, взятые из имеющихся грамматик, словарей и корпусов.\u0000Представленные данные показывают, что в чувашском, башкирском и татарском языках используются очень похожие наборы показателей отсутствия или невовлеченности участника. В каждом языке один из показателей (чувашский ɕok, башкирский juq, татарский juk) представляет собой отрицательную экзистенциальную/посессивную связку, а другой (чувашский -SƏr, башкирский -hEð, татарский -sEz) функционирует как каритивный (абессивный) суффикс. Эти показатели когнатны друг другу во всех трёх языках. Эти показатели также имеют очень похожие наборы основных синтаксических позиций и семантических функций. Синтаксически, связки образуют отдельные клаузы и чаще всего употребляются как предикаты независимых клауз. Каритивные показатели могут занимать различные синтаксические позиции: атрибутивную, обстоятельственную, депиктивную и предикативную (где они конкурируют со связками). С точки зрения семантики, связки выражают ожидаемые значения показателей экзистенциального отрицания: собственно экзистенциальное отрицание, презентативное локативное отрицание, отрицание разных типов обладания, ответная реплика ‘нет’. Каритивные показатели выражают основные каритивные значения: невовлеченность или отсутствие спутника, инструмента, разных типов обладаемого (легального или временного, части тела, родственника, параметра и др.). Интересно отметить, что дистрибуция утвердительных коррелятов каритивных показателей также практически одинакова в башкирском, чувашском и татарском, хотя инструментально-комитативные показатели имеют разный морфосинтаксический статус: чувашский \u0000суффикс -PA(lA) против башкирского и татарского послелогов menæn и belæn.\u0000Однако между этими тремя системами есть и ряд различий. Во-первых, рассматриваемые показатели могут использоваться в составе более крупных конструкций, которые различаются в чувашском, башкирском и татарском языках. Так, башкирская связка juq, как и татарская juk, сочетается с причастной формой (на -Gan) в эксперицениальных контекстах, в отличие от чувашской ɕok. Связка ɕok в чувашском может использоваться с инфинитивом (на -mA) для выражения невозможности, что не засвидетельствовано для башкирского и татарского. Кроме того, только в чувашском имеется сложная форма, сочетающая инфинитив (на -mA) с каритивным маркером -SƏr, которая функционирует как «отрицательное деепричастие». В чувашском имеется конструкция исключения, включающая показатель каритива: -SƏr poɕnʲa, в то время как в башкирском и татарском когнатные эксептивные послелоги baʃqa/baʃka управляют аблативом. Чувашский показатель ɕok и татарский показатель juk могут ис","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"47387847","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-168-179
Наталья Викторовна Сайнакова
Данная статья посвящена исследованию вопроса о традиционных воззрениях и обрядах этнографической (диалектно-локальной) группы шёшкупов/шёшкумов. На основе анализа исследовательской литературы и полевого этнографического материала, собранного разными исследователями-селькуповедами, были выявлены факты о предназначении священных мест в окрестностях д. Иванкино. В данном исследовании удалось определить особенности религиозных верований среднеобских селькупов: они оставляли кузова с семейными лозами не только на чердаках, но и в труднопроходимой кочкарной согре, «подвешивали» духов на березе. Собранные сведения позволяют говорить о сохранении традиционных верований (представлений о домашних духах-помощниках, культовых местах) у местных жителей до конца ХХ в., о чем свидетельствуют материалы, записанные от информантов из д. Иванкино даже в XXI в. This paper is devoted to the study of the issue about traditional views and rituals of the ethnographic (dialectal-local) group of Sheshkups / Sheshkums. Facts about the purpose of sacred places in the vicinity of the village Ivankino, based on the analysis of research literature and field ethnographic material collected by various researchers-selkupologists, were revealed. In this study, it was possible to determine the peculiarities of the religious beliefs of the Middle Ob Selkups: they left baskets with family figures of spirits-helpers not only in attics, but also in almost impassable hillock sogra, and “hung” spirits on birch trees. The collected information allows speaking about the preservation of traditional beliefs (ideas about domestic spirits-helpers, places of worship) among local residents until the end of the 20th century, as evidenced by materials recorded from informants of the village Ivankino even in the 21st century.
这篇文章是关于传统观点和民族志(方言地方学)群体的仪式。根据不同的农业学者收集的研究文献和实地民族志资料，已经确定了在d . ivankino附近神圣地点的用途。在这项研究中，人们发现了中非农村宗教信仰的特征:他们不仅在阁楼上留下了家族的藤蔓，而且在难以捉摸的白桦树上“吊死”了灵魂。收集数据允许谈论维护传统信仰(家庭观念精神助理,标志性的地方)有当地人到20世纪末,证明材料,报名来自d .иванкин甚至在二十一线人。This paper is devoted to the研究of the issue about and rituals of the ethnographic倾向的视图(dialectal - local) group of Sheshkups / Sheshkums。事实上，在《村庄的胜利》中，《村庄的胜利》的基础上，由各种各样的研究人员-selkupologists收集。在这个工作室里，这是对中层家庭成员的一种崇拜:他们是由家庭成员组成的。20世纪初，有证据表明，有证据表明，在21世纪，有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据表明有证据。
{"title":"TRADITIONAL RELIGIOUS BELIEFS AND RITES OF SHESHKUPS / SHESHKUMS ACCORDING TO THE DATA OF FIELD ETHNOGRAPHIC MATERIALS OF THE XX–XXI CENTURIES","authors":"Наталья Викторовна Сайнакова","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-168-179","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-168-179","url":null,"abstract":"Данная статья посвящена исследованию вопроса о традиционных воззрениях и обрядах этнографической (диалектно-локальной) группы шёшкупов/шёшкумов. На основе анализа исследовательской литературы и полевого этнографического материала, собранного разными исследователями-селькуповедами, были выявлены факты о предназначении священных мест в окрестностях д. Иванкино. В данном исследовании удалось определить особенности религиозных верований среднеобских селькупов: они оставляли кузова с семейными лозами не только на чердаках, но и в труднопроходимой кочкарной согре, «подвешивали» духов на березе. Собранные сведения позволяют говорить о сохранении традиционных верований (представлений о домашних духах-помощниках, культовых местах) у местных жителей до конца ХХ в., о чем свидетельствуют материалы, записанные от информантов из д. Иванкино даже в XXI в.\u0000 This paper is devoted to the study of the issue about traditional views and rituals of the ethnographic (dialectal-local) group of Sheshkups / Sheshkums. Facts about the purpose of sacred places in the vicinity of the village Ivankino, based on the analysis of research literature and field ethnographic material collected by various researchers-selkupologists, were revealed. In this study, it was possible to determine the peculiarities of the religious beliefs of the Middle Ob Selkups: they left baskets with family figures of spirits-helpers not only in attics, but also in almost impassable hillock sogra, and “hung” spirits on birch trees. The collected information allows speaking about the preservation of traditional beliefs (ideas about domestic spirits-helpers, places of worship) among local residents until the end of the 20th century, as evidenced by materials recorded from informants of the village Ivankino even in the 21st century.","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"44484383","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-148-158
Алексей Сергеевич Нилогов
В статье рассматривается вопрос документальной реконструкции родословной хакасского этнографа Степана Дмитриевича Майнагашева (1886–1920). До сих пор в биографии хакасского учёного С. Д. Майнагашева оставались белые пятна, включая точно не установленную дату его рождения. Несмотря на наличие родословных преданий о происхождении Майнагашевых, отсутствовала научная верификация этой генеалогической информации на материале церковных метрических книг, именных списков и ревизских сказок (переписей населения). Объектом исследования является биологическая родословная С. Д. Майнагашева, а предметом — архивно-документальная реконструкция её патрилинейной части. Источниковую базу составили фонды таких архивов, как: Государственный архив Красноярского края, Национальный архив Республики Хакасия, архив города Минусинска. Впервые в научный оборот вводятся уникальные архивные документы по генеалогии Майнагашевых: по Аскизской Петропавловской церкви — метрическая запись о рождении/крещении С. Д. Майнагашева за 1886 г., метрическая запись о бракосочетании/венчании его родителей Д. А. Майнагашева и В. Н. Кызыласовой за 1877 г., метрическая запись о смерти/погребении деда этнографа А. П. Майнагашева за 1866 г., по Таштыпской Христорождественской церкви — метрическая запись о рождении/крещении отца Д. А. Майнагашева за 1851 г.; сведения из трёх последних ревизий Казановского рода Сагайской степной думы за 1832, 1850 и 1858 гг.; данные о фактах крещения представителей рода на 1854 г. В ходе генеалогических изысканий проведена экспертиза семейной родословной Майнагашевых, составленной в 1970–1980-х гг. топографом М. Г. Мойнагашевым на основе устных преданий и архивных источников. Критический анализ этой генеалогической схемы показывает, что её информационный потенциал нуждается в тщательной научной верификации с привлечением церковных метрических записей и актов гражданского состояния. Дальнейшее изучение генеалогии Майнагашевых будет посвящено анализу родословных легенд, а также генетико-генеалогическому тестированию современных мужских потомков. The article deals with the issue of documentary reconstruction of the Khakass ethnographer Stepan Dmitrievich Mainagashev’s (1886–1920) genealogy. Until now, there have been gaps in biography of the Khakass scientist S. D. Mainagashev, including an unspecified date of his birth. Despite the presence of genealogical legends about the origin of the Mainagashevs, there was no scientific verification of this genealogical information on the material of church metric books, lists of names and census lists (population censuses). The object of the study is S. D. Mainagashev’s biological genealogy, and the subject is the archival and documentary reconstruction of its patrilineal part. The source base consisted of the funds from such archives as: State Archive of the Krasnoyarsk Region, National Archive of the Republic of Khakassia, Minusinsk Archive. For the first time, unique archival documents on the genealogy of the Mainagashevs
本文考虑了哈卡斯民族志学家斯捷潘·德米特里耶维奇·迈纳加舍夫（1886-1920）谱系的文献重建问题。在哈卡斯科学家的传记中。D.梅纳加舍夫留下了白色的斑点，包括他未确定的出生日期。尽管有关于Maynagashev起源的血统传说，但在教会公制书籍、命名清单和Reviz童话（人口普查）的材料中，没有对这一谱系信息的科学验证。D.梅纳加舍夫，主题-档案和文献重建其父系部分。资料来源包括克拉斯诺亚尔斯克边疆区国家档案馆、哈卡斯共和国国家档案馆、米努辛斯克市档案馆等档案馆的藏品。第一次在科学流通中引入了关于Maynagashev谱系的独特档案文件：根据Askiz Petropavlovsky教堂-出生/洗礼的度量记录。D.梅纳加舍夫1886年，他父母结婚的公制记录。A.国际合作Maynagasheva和V。H.克孜勒索娃1877年民族志学家A.祖父的死亡/埋葬公制记录页：1梅纳加舍夫1866年，在塔什蒂普基督诞生教堂-出生/洗礼的公制记录D。A.国际合作Maynagashev 1851年；《萨盖草原杜马喀山氏族最后三次修订1832年、1850年和1858年的资料》；关于1854年氏族成员受洗事实的数据。在谱系研究的过程中，对迈纳加舍夫家族谱系进行了专家分析，该谱系是在20世纪70年代至80年代汇编的。地形测量员角G.根据口头传说和档案来源。对这一谱系图的批判性分析表明，它的信息潜力需要通过教会公制记录和民事登记进行彻底的科学验证。对Maynagashev谱系的进一步研究将致力于分析谱系传说，以及对现代男性后代的遗传学和谱系测试。The article deals with the issue of documentary reconstruction of the Khakass ethnographer Stepan Dmitrievich Mainagashev’s (1886–1920) genealogy. Until now, there have been gaps in biography of the Khakass scientist S. D. Mainagashev, including an unspecified date of his birth. Despite the presence of genealogical legends about the origin of the Mainagashevs, there was no scientific verification of this genealogical information on the material of church metric books, lists of names and census lists (population censuses).The object of the study is S. D. Mainagashev’s biological genealogy, and the subject is the archival and documentary reconstruction of its patrilineal part. The source base consisted of the funds from such archives as: State Archive of the Krasnoyarsk Region, National Archive of the Republic of Khakassia, Minusinsk Archive. For the first time, unique archival documents on the genealogy of the Mainagashevs are introduced into scientific circulation: from the Askiz Peter and Paul Church — a metric record of the birth/baptism of S. D. Mainagashev in 1886, a metric record of the marriage/wedding of his parents D. A. Mainagashev and V. N. Kyzylasova in 1877, a metric record of the death/burial of the grandfather, ethnographer A. P. Mainagashev in 1866, from the Tashtyp Nativity Church — a metric record of the birth/baptism of D. A. Mainagashev’s father in 1851; data from the last three censuses of the Kazanov family of the Sagai Steppe Duma in 1832, 1850, and 1858; data on the baptism facts of representatives of the family as of 1854.Within the genealogical research, we carried out an examination of the Mainagashevs’ family genealogy, compiled in the 1970s and 1980s by the topographer M. G. Moinagashev on the basis of oral traditions and archival sources. The critical analysis of this genealogical scheme shows that its informational potential needs careful scientific verification with the involvement of church metric records and civil status acts. The further study of the Mainagashevs' genealogy will be devoted to the analysis of genealogical legends, as well as genetic and genealogical testing of modern male descendants.
{"title":"DOCUMENTARY RECONSTRUCTION OF THE GENEALOGY OF S. D. MAINAGASHEV (TO THE 135TH ANNIVERSARY OF HIS BIRTH)","authors":"Алексей Сергеевич Нилогов","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-148-158","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-148-158","url":null,"abstract":"В статье рассматривается вопрос документальной реконструкции родословной хакасского этнографа Степана Дмитриевича Майнагашева (1886–1920). До сих пор в биографии хакасского учёного С. Д. Майнагашева оставались белые пятна, включая точно не установленную дату его рождения. Несмотря на наличие родословных преданий о происхождении Майнагашевых, отсутствовала научная верификация этой генеалогической информации на материале церковных метрических книг, именных списков и ревизских сказок (переписей населения).\u0000Объектом исследования является биологическая родословная С. Д. Майнагашева, а предметом — архивно-документальная реконструкция её патрилинейной части. Источниковую базу составили фонды таких архивов, как: Государственный архив Красноярского края, Национальный архив Республики Хакасия, архив города Минусинска. Впервые в научный оборот вводятся уникальные архивные документы по генеалогии Майнагашевых: по Аскизской Петропавловской церкви — метрическая запись о рождении/крещении С. Д. Майнагашева за 1886 г., метрическая запись о бракосочетании/венчании его родителей Д. А. Майнагашева и В. Н. Кызыласовой за 1877 г., метрическая запись о смерти/погребении деда этнографа А. П. Майнагашева за 1866 г., по Таштыпской Христорождественской церкви — метрическая запись о рождении/крещении отца Д. А. Майнагашева за 1851 г.; сведения из трёх последних ревизий Казановского рода Сагайской степной думы за 1832, 1850 и 1858 гг.; данные о фактах крещения представителей рода на 1854 г. \u0000В ходе генеалогических изысканий проведена экспертиза семейной родословной Майнагашевых, составленной в 1970–1980-х гг. топографом М. Г. Мойнагашевым на основе устных преданий и архивных источников. Критический анализ этой генеалогической схемы показывает, что её информационный потенциал нуждается в тщательной научной верификации с привлечением церковных метрических записей и актов гражданского состояния. Дальнейшее изучение генеалогии Майнагашевых будет посвящено анализу родословных легенд, а также генетико-генеалогическому тестированию современных мужских потомков.\u0000 The article deals with the issue of documentary reconstruction of the Khakass ethnographer Stepan Dmitrievich Mainagashev’s (1886–1920) genealogy. Until now, there have been gaps in biography of the Khakass scientist S. D. Mainagashev, including an unspecified date of his birth. Despite the presence of genealogical legends about the origin of the Mainagashevs, there was no scientific verification of this genealogical information on the material of church metric books, lists of names and census lists (population censuses).\u0000The object of the study is S. D. Mainagashev’s biological genealogy, and the subject is the archival and documentary reconstruction of its patrilineal part. The source base consisted of the funds from such archives as: State Archive of the Krasnoyarsk Region, National Archive of the Republic of Khakassia, Minusinsk Archive. For the first time, unique archival documents on the genealogy of the Mainagashevs","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"44661592","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
Pub Date : 2021-12-28DOI: 10.23951/2307-6119-2021-4-111-123
Татьяна Владимировна Волдина
Важнейшей составляющей традиционной культуры обских угров являются культы духов-покровителей — выдающихся богатырей-предков. В древности обожествляемая личность постепенно превращалась в средство существования общества, организации его жизни. Культ предка можно рассматривать как культурообразующий фактор и даже культурную модель традиционного общества, служившую целям выживания и приспособления людей к новым историческим условиям, выстраивания отношений с окружающим миром. В статье рассматривается образ одного из духов-покровителей хантыйского народа — Казымской богини-воительницы (известной в литературе также как Вут-ими или Касум-най), отраженный в фольклоре казымских и других групп хантов, сосьвинских манси и ненцев. «История» её жизни указывает на постоянные миграции и освоение новых территорий в древние времена, объясняет контакты предков казымских хантов с соседними этническими группами. Цель работы — раскрыть характер межэтнических и внутриэтнических связей казымских хантов на основе фольклорных текстов о Вут ими с опорой на культурно-исторический, описательный, функционально-семантический и типологический методы, с учётом уже имеющихся разработок по данной теме. В качестве историко-этнографического источника, содержащего информацию о межкультурных коммуникациях казымских хантов, автором рассмотрены как опубликованные ранее песни, сказания и предания о Вут-ими, включая сведения о её зооморфных образах, атрибутике, эпитетах, так и новый материал, записанный автором от информантов. Автором отмечается, что в образе главного духа-покровителя р. Казым просматриваются пермские черты. В языке, фольклоре, культурных традициях ярко выражены устойчивые контакты с мансийской территорией. Хантыйские предания указывают также на значительное влияние ненецкой культуры (прежде всего в сфере оленеводства). Мифология брачных отношений богини с хантыйскими богатырями отражает родство и характер внутриэтнических отношений хантов: казымской группы с другими локальными образованиями (иртышскими, пимскими и другими хантами). The most important component of the traditional culture of the Ob Ugrians are the cults of patron spirits-outstanding heroes-ancestors. In ancient times, the deified person gradually turned into a means of existence of society, the organization of its life. The cult of the ancestor can be considered as a cultural factor and even a cultural model of traditional society, which served the goals of survival and adaptation of people to new historical conditions, building relationships with the surrounding world. The article considers the image of one of the patron spirits of the Khanty people-the Kazim warrior goddess (also known in literature as Vut-imi or Kasum-nai, etc.), reflected in the folklore of the Kazim and other Khanty groups, Sosva Mansi and Nenets. The “history” of her life points to constant migrations and the development of new territories in ancient times, explains the contacts of the ancestors of the Kazim Khants with neighbo
奥布乌戈尔传统文化的一个重要组成部分是对精神赞助人的崇拜——杰出的富豪祖先。在古代，神化的人格逐渐成为社会的生存手段，成为社会生活的组织。祖先崇拜可以被视为文化形成因素，甚至是传统社会的文化模式，服务于生存和适应新的历史条件，与周围世界建立关系。本文考虑了汉提人的一位守护神——卡齐姆女神——战士的形象（在文学中也被称为武特伊米或卡苏姆奈），反映在卡齐姆和其他汉特、索文曼西和涅涅茨群体的民间传说中。她生活的“历史”表明，古代新领土的不断移民和发展，解释了卡齐姆亨特祖先与邻近民族的接触。本文的目的是在文化历史、描述性、功能语义和类型学方法的基础上，考虑到在这一主题上已经存在的发展，在关于卡齐姆亨特的民间文本的基础上，揭示卡齐姆亨特民族间和民族间关系的性质。作为一个历史和民族志来源，作者考虑了以前出版的关于武特伊米的歌曲、故事和传统，包括关于她的动物形态形象、属性、绰号的信息，以及作者从线人那里录制的新材料。作者指出，作为主要的精神保护者R。这张专辑的特点是二叠纪。在语言、民间传说和文化传统中，与曼西斯克领土的稳定联系明显。汉提人的传统也表明了涅涅茨文化的巨大影响（尤其是在驯鹿放牧领域）。女神与汉提富人婚姻关系的神话反映了汉提人与其他地方实体（额尔齐什人、皮姆人和其他汉提人）的亲属关系和民族内部关系的性质。The most important component of the traditional culture of the Ob Ugrians are the cults of patron spirits-outstanding heroes-ancestors. In ancient times, the deified person gradually turned into a means of existence of society, the organization of its life. The cult of the ancestor can be considered as a cultural factor and even a cultural model of traditional society, which served the goals of survival and adaptation of people to new historical conditions, building relationships with the surrounding world.The article considers the image of one of the patron spirits of the Khanty people-the Kazim warrior goddess (also known in literature as Vut-imi or Kasum-nai, etc.), reflected in the folklore of the Kazim and other Khanty groups, Sosva Mansi and Nenets. The “history” of her life points to constant migrations and the development of new territories in ancient times, explains the contacts of the ancestors of the Kazim Khants with neighboring ethnic groups.The purpose of the work is to reveal the nature of interethnic and intraethnic relations of the Kazym Khants on the basis of folklore texts about the Vut by them, based on cultural-historical, descriptive, functional-semantic and typological methods, taking into account existing developments on this topic.As a historical and ethnographic source containing information about the intercultural communications of the Kazym Khants, the author considers both previously published songs, legends and legends about the Vut-im, including information about its zoomorphic images, attributes, epithets; as well as new material recorded by the author from informants. The author notes that the image of the main patron spirit of R. Kazym shows Permian features. Stable contacts with the Mansi territory are clearly expressed in the language, folklore, and cultural traditions. Khanty legends also indicate a significant influence of the Nenets culture (primarily in the field of reindeer husbandry). The mythology of the marriage relations of the goddess with the Khanty heroes reflects the kinship and nature of the intra-ethnic relations of the Khanty: the Kazim group with other local formations (Irtysh, Pim and other Khanty).
{"title":"REFLECTION OF THE MULTICOMPONENT CULTURE OF THE KAZYM KHANTS IN FOLKLORE MATERIALS O GODDESS VUT IMI","authors":"Татьяна Владимировна Волдина","doi":"10.23951/2307-6119-2021-4-111-123","DOIUrl":"https://doi.org/10.23951/2307-6119-2021-4-111-123","url":null,"abstract":"Важнейшей составляющей традиционной культуры обских угров являются культы духов-покровителей — выдающихся богатырей-предков. В древности обожествляемая личность постепенно превращалась в средство существования общества, организации его жизни. Культ предка можно рассматривать как культурообразующий фактор и даже культурную модель традиционного общества, служившую целям выживания и приспособления людей к новым историческим условиям, выстраивания отношений с окружающим миром. \u0000В статье рассматривается образ одного из духов-покровителей хантыйского народа — Казымской богини-воительницы (известной в литературе также как Вут-ими или Касум-най), отраженный в фольклоре казымских и других групп хантов, сосьвинских манси и ненцев. «История» её жизни указывает на постоянные миграции и освоение новых территорий в древние времена, объясняет контакты предков казымских хантов с соседними этническими группами. \u0000Цель работы — раскрыть характер межэтнических и внутриэтнических связей казымских хантов на основе фольклорных текстов о Вут ими с опорой на культурно-исторический, описательный, функционально-семантический и типологический методы, с учётом уже имеющихся разработок по данной теме. \u0000В качестве историко-этнографического источника, содержащего информацию о межкультурных коммуникациях казымских хантов, автором рассмотрены как опубликованные ранее песни, сказания и предания о Вут-ими, включая сведения о её зооморфных образах, атрибутике, эпитетах, так и новый материал, записанный автором от информантов. Автором отмечается, что в образе главного духа-покровителя р. Казым просматриваются пермские черты. В языке, фольклоре, культурных традициях ярко выражены устойчивые контакты с мансийской территорией. Хантыйские предания указывают также на значительное влияние ненецкой культуры (прежде всего в сфере оленеводства). Мифология брачных отношений богини с хантыйскими богатырями отражает родство и характер внутриэтнических отношений хантов: казымской группы с другими локальными образованиями (иртышскими, пимскими и другими хантами).\u0000 The most important component of the traditional culture of the Ob Ugrians are the cults of patron spirits-outstanding heroes-ancestors. In ancient times, the deified person gradually turned into a means of existence of society, the organization of its life. The cult of the ancestor can be considered as a cultural factor and even a cultural model of traditional society, which served the goals of survival and adaptation of people to new historical conditions, building relationships with the surrounding world.\u0000The article considers the image of one of the patron spirits of the Khanty people-the Kazim warrior goddess (also known in literature as Vut-imi or Kasum-nai, etc.), reflected in the folklore of the Kazim and other Khanty groups, Sosva Mansi and Nenets. The “history” of her life points to constant migrations and the development of new territories in ancient times, explains the contacts of the ancestors of the Kazim Khants with neighbo","PeriodicalId":52022,"journal":{"name":"Tomskii Zhurnal Lingvisticheskikh i Antropologicheskikh Issledovanii-Tomsk Journal of Linguistics and Anthropology","volume":" ","pages":""},"PeriodicalIF":0.1,"publicationDate":"2021-12-28","publicationTypes":"Journal Article","fieldsOfStudy":null,"isOpenAccess":false,"openAccessPdf":"","citationCount":null,"resultStr":null,"platform":"Semanticscholar","paperid":"46001652","PeriodicalName":null,"FirstCategoryId":null,"ListUrlMain":null,"RegionNum":0,"RegionCategory":"","ArticlePicture":[],"TitleCN":null,"AbstractTextCN":null,"PMCID":"","EPubDate":null,"PubModel":null,"JCR":null,"JCRName":null,"Score":null,"Total":0}
京公网安备 11010802042870号
京ICP备2023020795号-1
扫码关注我们
求助内容：
应助结果提醒方式：